Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - читать онлайн книгу. Автор: Захарий Френкель cтр.№ 177

Спустя несколько дней ночью я опять был вызван к «следователю». На этот раз состоялась очная ставка с Андреем Григорьевичем Малиенко-Подвысоцким. Он решительно и твёрдо отрицательно отвечал на все вопросы следователя, не слышал ли он от меня критических замечаний и выпадов против советской власти и по поводу проводимых ею мероприятий? Когда я после бесконечного повторения и настаивания вновь и вновь со стороны следователя на этих вопросах указал, что при разборе планировки города или вопросов строительства и благоустройства я мог отмечать неудачные и неправильные решения и обосновывать необходимость устранения недостатков, необходимость учиться на выявлении ошибок, учиться, чтобы лучше работать на пользу поставленных партией и правительством задач, Андрей Григорьевич заявил, что он ни разу не слышал в моих выступлениях и высказываниях никаких намёков на антисоветские мысли. Андрея Григорьевича увели. С невыносимой остротой я почувствовал бессмысленность трагизма, всего, что развёртывалось только что перед моими глазами: Андрей Григорьевич — энтузиаст, всеми своими помыслами преданный социалистической революции, зачем он томится и подвергается мучительным допросам, очевидно, как и я, в течение уже многих месяцев?.. Мне стало невыносимо тяжело, и я почти не владел собой, с горечью неудержимо повторял это в лицо следователю, хотя и понимал полную бесцельность своих слов… Что могло дать метание бисера перед свиньями…

«Следователь» не ответил мне обычной бранью и побоями, а предложил мне написать и подписать мои ответы на вопросы, поставленные мне при очной ставке, а затем распорядился отвести меня в камеру.

Проходили дни и недели, опять наступил длинный перерыв в вызовах меня на допросы. Постепенно я переключил свой интерес на восприятие только того, что непосредственно было вокруг меня в изолированной от всего мира камере с её населением, несколько поредевшим и в то же время подновившимся новыми обитателями.

Меня заинтересовал пожилой, скорее даже старый румын, очень мало понимавший русскую речь и с трудом умевший высказать по-русски занимавшие его мысли. Несколько лучше он понимал по-немецки. Он исходил родную Румынию, стремясь найти поддержку у трудового народа своим взглядам на причины нужды и угнетения трудящихся. Эти причины он видел в том, что люди не получают правильного воспитания и образования в общих школах. В таких школах все должны обучаться не только грамоте, но и основам социальной этики, пониманию и усвоению учения об общественном долге, о добре. Христианство, по его мнению, устарело, не способно по своему содержанию руководить людьми в современных условиях. Он был хорошо знаком с учением Льва Николаевича Толстого, но и это учение его не удовлетворяло. Оно не разрешало основного вопроса, как на деле, реально, создать действительные предпосылки для того, чтобы все люди имели равные возможности и условия, чтобы жить «трудами рук своих» в организованном сотрудничестве и содружестве с другими людьми. Его воодушевили вести о широком размахе и успехах колхозного строительства в СССР после 1919–1933 гг. Чтобы ознакомиться практически с колхозами и колхозным строем, он ходил по Украине, был в Московской области, побывал в лучших колхозах Ленинградской области. С горечью он рассказывал, что люди в колхозах не проникнуты пониманием значения общественной нравственности, не стоят на том высоком уровне уважения к личности, к правам своих сотоварищей по коллективному хозяйству, не проникнуты пониманием добра и правды, которые должны связать людей в общем труде и во всей построенной на коллективных началах жизни. Главное, чего не понимают и что должны и, скорее всего, могут понять люди в социалистической стране, это то, что непременно в школах нужно прочно поставить обучение пониманию добра и зла, т. е. усвоению хорошо разработанной системы взаимоотношений и поведения людей общества, построенного на основах правды, честности и уважения к человеческому достоинству всех его членов.

Я внимательно выслушивал его рассуждения и речи, иногда довольно путанные и всегда проникнутые проповедническим духом. В них я улавливал следы старческого ослабления критического познания, некоторые элементы какой-то простонародной религиозной веры в высшую силу «правды и добра», но, во всяком случае, я не мог себе объяснить, за что и зачем находится в БД этот старик — искатель правды на земле. Его отношение ко всему, что он мог наблюдать и испытать в БД, было созерцательным и совершенно лишенным даже самомалейших намёков на обличение. Я ни разу не слышал от этого старика жалоб на постигшую его достаточно горькую участь.

Долгое время на ночь я получал место для сна на верхнем ярусе скамеек, которые особым способом составлялись в два яруса, чтобы каждый мог хотя бы во сне вытянуть свои ноги: одни — на полу, другие — на первом ярусе скамей, а третьи — на втором. Рядом со мною было отведено место одному из новых обитателей нашей камеры. Это был человек лет сорока пяти. Когда советский строй окончательно окреп и твёрдо установился после успешно законченной первой пятилетки восстановления промышленности, у нас началась вторая пятилетка — социалистической реконструкции хозяйства. Многие эмигрировавшие ещё задолго до революции в США евреи вернулись в СССР. Они твёрдо верили в установление в нашей стране общественно-политического равенства всех граждан, независимо от рода и племени. Кое-кто из бежавших от национального угнетения и бесправия, от нищеты и политических преследований там, в США, во время благоприятной конъюнктуры выбились из нужды, устроились в качестве мелких ремесленников, имели свою слесарную или починочную мастерскую, обзавелись постепенно набором инструментов или даже штамповочным или точильным станком. Иные из круга таких еврейских эмигрантов, принадлежавшие раньше к революционным подпольным социал-демократическим кружкам, считали, что они по своим убеждениям должны вернуться в свою прежнюю родную страну и включиться в работу по строительству социализма. Им рекомендовалось при возвращении привозить с собою все свои инструменты и все имевшиеся у них орудия производства.

К числу таких вернувшихся по зову в СССР со всем своим оборудованием из США евреев-эмигрантов принадлежал и мой сосед по ночлегам. Прежде чем заснуть, он каждый вечер вспоминал и рассказывал мне о своей тяжёлой жизни до эмиграции, об участии в одном из городов черты оседлости в подпольном революционном кружке; об удачном побеге через границу, о долгих скитаниях, пока в Гамбурге не смог сесть на корабль для эмигрантов. Об очень тяжёлых годах в Америке, когда ему приходилось выполнять всякую работу, какую он только мог найти. Наконец, он устроился мелким ремесленником по починке посуды и утвари, потом завёл свой токарный станок, штамповочную машину. Считал себя настолько обеспеченным, что выписал к себе всю семью. Но когда пришла весть о полной победе пролетарской революции в России, он решил вернуться на родину. Здесь он вступил в производственный кооператив, отдал в него всё привезённое с собой своё оборудование. Когда он попал в БД, ему это казалось непостижимым недоразумением. Он молил и плакал перед «следователями» и тем самым ещё более ухудшал своё положение. Постоянно мучила его мысль о семье. По его словам, в такое же положение, как и он, попали и некоторые другие вернувшиеся из эмиграции члены производственного кооператива. Я не знаю, какая судьба постигла в дальнейшем этого надломленного постигшей его бедою человека.