Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство» - читать онлайн книгу. Автор: Метсур Вольде cтр.№ 12

М. П.: А как организована ваша работа с галереями?

Г. Г.: Конкретных контрактов с галереями у меня никогда не было. Я имею в виду контрактов, когда я должен бы был произвести определенное количество произведений за какое-то количество времени, а галерист взял бы на себя обязательство продать их в свои сроки. Это часто практикуется.

М. П.: А это хорошо или плохо?

Г. Г.: Для меня это хорошо. Я давно уже привык к самоорганизации. Я очень не люблю, когда меня подгоняют или что-то требуют от меня.

М. П.: Вы сами чувствуете, когда пришло выставиться?

Г. Г.: Скорее наоборот. Есть предложения сделать выставку, из этого и исходим.

М. П.: А Париж как возник?

Г. Г.: Когда мы ездили в прошлом году на «Арт-Москву», там была парижская галерея Илоны Орел («Orel Art». – Примеч. авт.), которая уже меня знала и хотела меня выставить. Потом она приезжала в Петербург. Я был в Париже несколько раз, но персональных выставок у меня там не было.

М. П.: Что едет во Францию?

Г. Г.: Часть выставки «Д-137» и новые работы из мастерской. Хотя в Париж можно было бы взять что-то из того, что выставлялось раньше, но просто уже нет ничего. У меня много заготовок, очень мало времени, и хотелось бы все в лучшем виде делать. Хочется больше производить шедевров. И все эти выставки – это повод, возможность. Это организовывает и стимулирует. Потому что если нет события, то можно сидеть за столом, разговаривать с утра до вечера и так ничего и не делать. А когда появляется событие, то начинается отсчет времени. Понимаешь, что если не сейчас, то это упущенные возможности.

М. П.: Будет еще выставка в Роттердаме. Вы планируете там другую экспозицию?

Г. Г.: Нет, я хотел бы, чтобы это была какая-то одна цельная, красивая выставка, но есть опасность, что из Парижа работы дальше уже не поедут. Часть работ, выставленных в «Д-137», уже не может поехать, так как они проданы. Приходится дополнять и работать. Выкупленная работа, конечно же, может дальше выставляться, но в случае работы с галереями это теряет всякий смысл. У галерей основная цель коммерческая, продажа. Вот для выставки в музее я всегда могу взять работу из коллекции, коллекционер будет только счастлив выставиться в престижном музее.

М. П.: А как вы относитесь к самому факту продажи картины, когда она уходит от вас и переезжает в чужой дом?

Г. Г.: Многие картины очень жалко отдавать и хочется оставить их себе. Бывают удачи, личные достижения. Но в то же время я считаю, что это кошмарно, когда мастерская художника переполнена его же произведениями. Это знак, что что-то не так происходит. Мне гораздо больше нравится, когда у меня пустая мастерская, когда у меня уносят картины. Тогда больше творческого процесса – необходимо заполнить пустоту и начинаешь быстрее и больше работать.

М. П.: А есть такие картины, которые вы никогда не отдадите?

Г. Г.: Вот мне, например, нравится этот портрет. Он легкий и живой, он написан за один присест. Я его не отдаю никому. Но, вообще-то, было много таких работ, которые никому не хотел отдавать, а в результате их нет. Некоторые в очень хороших руках, в достойных домах и экспонируются. Обиднее, когда они стоят где-нибудь на складе лицом к стене и их никто не видит.

М. П.: А такое часто бывает?

Г. Г.: Надеюсь, не со мной. Случается, когда коллекционер покупает работу не для того, чтобы ей любоваться, а для того, чтобы ее потом продать дороже, как зачастую и происходит с современным искусством. Мне хочется, чтобы моими работами любовались или, по крайней мере, чтобы их видели и они работали. Они все – мои дети, фантомы, мои помощники. Конечно, идеальное место для картины – это музей. Безусловно. Но кто платит, тот и получает. Музеи – это прежде всего престиж, и очень увлекательно работать ради престижа. Но это очевидно.

М. П.: Тем не менее коллекционеры наряду с теми же банками и музеями являются неотъемлемой составляющей нарождающегося рынка. Много ли, на ваш взгляд, вдумчивых, умных коллекционеров? Или коллекционирование сейчас – простое вложение денег?

Г. Г.: Я надеюсь, что они есть и что их становится больше, вдумчивых коллекционеров, у которых есть вкус, страсть и любовь к живописи. Но даже если мы имеем дело просто с чистым бизнесом – это тоже приятно. Если меня расценивают как вложение денег, как инвестиции капитала, как почти денежную единицу, то что же здесь плохого? Музеи… они как раз дают понять коллекционерам, на что надо ориентироваться, что имеет реальный вес и престиж. И одно без другого не может существовать. Это цельный большой механизм. Музеи делают имя художнику. Конечно, может существовать отдельный коллекционер, который имеет свой взгляд на вещи, и он может создать себе коллекцию из чего-то, чего нет ни в одном музее, а потом так это продвинуть, что музеи начнут это покупать. Так что по-разному бывает.

М. П.: Вам нравится сегодняшний период в вашей жизни?

Г. Г.: Нравится. Период затворничества, отшельничества, уединения и работы, но потом начинается другого характера работа, по-английски – showtime. Время показываться, общаться, социализироваться. Хотя в последнее время мне не очень легко это дается.

М. П.: Тем не менее ваша жизнь наполнена разными интересными проектами. Могли бы вы определить, когда вы были наиболее счастливы, когда вы чувствовали себя наиболее комфортно?

Г. Г.: По-разному все. Всегда было интересно, но всегда чего-то не хватало. Хотелось всегда большего.

М. П.: Но вы постоянно генерируете…

Г. Г.: Я надеюсь, что я постоянно генерирую.

М. П.: Сложно поддерживать себя в такой форме?

Г. Г.: Мне было бы, конечно, сложно поддерживать себя в форме, если бы я остался в популярной музыке. Там это зависит от многих факторов и коллектива. А я занимаюсь своим делом, тем, что мне приносит удовольствие. А если это приносит удовольствие еще кому-то другому, то это здорово. А если еще и средства к существованию… Оскар Уайльд говорил еще, что из-под пера должны сыпаться золотые монеты. А если этого не происходит, то стоит ли этим заниматься?

М. П.: Художник по своей натуре – индивидуалист, он остается с холстом наедине. До этого вы работали в группе. Там было важнее сыграться.

Г. Г.: Это очень важно – сыграться. Это такое наслаждение, когда четыре музыканта сливаются и превращаются в одно целое. Это больше чем секс. Это круто. Тем более если это получается.

М. П.: Вы где себя лучше ощущаете – в команде или самостоятельно? Или вы и там и там органичны?

Г. Г.: Я, безусловно, индивидуалист. У меня очень своенравный и сложный характер, но я все равно ощущаю себя в команде. В изобразительном искусстве тоже есть зависимость от кого-то. В случае реализации, конечно. А в творчестве, в создании я абсолютно самостоятелен. Новая Академия – это ведь тоже коллектив. Немного другого качества, но все равно. У каждого есть свои функции, в результате получается машина, которая двигается быстрее, чем каждый в отдельности.