Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство» - читать онлайн книгу. Автор: Метсур Вольде cтр.№ 45

Александр Донских:

«Имел ли Гурьянов отношение к зарождению рейв-культуры в России? Будучи модником, естественно, он был чуток и внимателен ко всяким нововведениям. С другой стороны, его музыкальной специальностью являлась игра на ударных инструментах, а техно-музыка, особенно ранняя, вообще не предполагала участие музыкантов – по сути, это было некое музыкальное конструирование, основанное на механических ритмах. Насколько мне известно, в коллекции Георгия Гурьянова все-таки преобладает музыка, в которой играют живые инструменты. Но, опять-таки, он был человеком светским, посещал всевозможные клубы, даже участвовал в создании небезызвестного вам «Клуба друзей Маяковского», к тому же был автором и создателем такого первого клуба на Фонтанке, 145. И поэтому, естественно, он не прошел мимо и этой эстетики тоже».

Марина Алби:

«Когда я только приехала в СССР в 1985 году, меня познакомили со Стасом Наминым, который считался официальным музыкантом. У него была группа «Цветы», и он ее представлял как единственную рок-группу в России. Я ничего не знала. Видела, что это не похоже на наши рок-группы, ну и ладно. Потом я познакомилась с Артемием Троицким и его женой Светланой, которая стала моей близкой подругой, и мы до сих пор дружим. И Артем показал совсем другой мир, который существовал тогда. Это было время, когда Джоанна Стингрей приехала в Нью-Йорк и подарила нам «Red Wave» – на этой кассете были все эти группы. Я училась на историческом факультете в аспирантуре в Columbia University в Нью-Йорке. И мне предлагали работу на телевидении, на телемостах, которые проводились тогда. MTV приехало в СССР в 86-м или 87-м году – уже не помню точно, – и я им помогала снимать все эти подпольные группы. Это был первый раз, когда Запад увидел их. «Кино» там не было, они, кажется, тогда были в Париже. Но были все остальные: Жанна Агузарова, «Странные игры», «Телевизор», «Аквариум», «Алиса», «Объект насмешек», много-много таких. Может, даже «Звуки Му». Мы снимали их, и так я в первый раз увидела этих людей, эту подпольную субкультуру, если можно так ее назвать. В группе «Кино» мне больше всего нравилось то, что они казались мне вечным талантом, который никогда не выйдет из моды. И я была права, потому что до сих пор поют их песни во всех дворах, на лестницах, площадках… Все любят группу «Кино» – и западные люди, и бывшие советские люди, и все-все-все. Потому что это была действительно удивительная группа. Каждый член группы был по-своему талантлив, уникален. Цой – конечно, мы знаем. Каспарян – просто удивительный музыкант, и, я думаю, именно он отвечал за всю музыку в группе, за аранжировки. А Георгий был как икона стиля, он чувствовал, как надо выглядеть, какой имидж надо создавать, а мы только сейчас стали понимать, насколько это важно – PR, имидж. Он всегда был прав в этом смысле.

Мы познакомились с Джоанной Стингрей в Нью-Йорке. Я работала на телевидении, когда она пришла ко мне. До этого мы уже знали друг о друге. Джоанна была персоной нон-грата в Советском Союзе, потому что официальные лица сказали, будто она воровала музыку, не платила за авторские права, и они не хотят с ней работать. Они сказали: она украла у нас все, не платит, вроде пиратов. Мы хотели делать альбом с «Аквариумом», с Гребенщиковым, и ходили во все официальные организации. Сначала в Америке взяли кучу писем от разных музыкальных деятелей, от телевизионных каналов, от музыкальных компаний, мол, мы хотим Гребенщикова – хотим обсуждать с ним возможный контракт и возможные гастроли… 20 таких писем от ведущих фирм и агентов Америки мы показывали «Мелодии», Минкульту, всем возможным организациям. И через долгое время они согласились его выпустить, но так как Боря тогда был неофициальный человек, то его старались остановить. Остается вопрос: кто старался его остановить? В последний момент ему все же дали выездную визу, и он поехал в Америку, где мы подписали контракт с CBS Records в 87-м, по-моему, году. И начали проект с Гребенщиковым. Боря был очень хороший человек для этого, потому что он прекрасно говорил по-английски, знал все об американской и западной музыкальной культуре. Все считали его «русским Бобом Диланом», больше folk-singer, хотя мне показалось, что он ближе к глэм-року, как ранний Марк Болан, – мне больше нравилось его раннее творчество.

Потом я познакомилась с Тимуром Новиковым… Когда подняли «железный занавес», все останавливались у меня в Нью-Йорке – первые были «Африка», Тимур Новиков, потом Курехин, Агузарова и все-все-все. И мне Тимур Новиков рассказывал про это место на Фонтанке, где собиралась вся молодежь – первый неофициальный танцпол в России. И я поехала туда в 90-м году, где познакомилась с Георгием и с моим будущим мужем Лешей Хаасом, там, в сквоте, на Фонтанке, где были круглосуточные вечеринки, и Георгий там жил напротив. Я помню, как утром он пришел, такой сонный, с рыжим чубчиком. На Фонтанке пили или чай, или шампанское. Если ты только проснулся, то ты пил чай, а если… (Смеется.) Я просто помню, что он был сонный, но такой очаровательный. И мы сразу подружились, я стала часто видеть его. Он тоже приехал ко мне в Нью-Йорк, жил у меня долго, кажется, в 90-м году. Потом он еще несколько раз у меня был.

В то время я была такая деловая девушка из Нью-Йорка, и меня удивляло, что, когда я заходила на Фонтанку, 145, появлялось ощущение, будто времени вообще не существует – потому что было непонятно, ночь сейчас или день. Люди постоянно приходят-уходят, играет музыка, все танцуют, часы сломаны, телефонов нет. Для меня это было удивительно, как будто другой мир, который существует отдельно, и люди, живущие в нем, просто игнорируют официальный мир. Мне это было очень интересно. Это был какой-то уникальный остров. Никто не говорил: «Здравствуйте, меня зовут так-то, я занимаюсь тем-этим…» – никому это не было интересно. Я видела людей, наверное, 5 лет, но даже не знала ни их фамилий, ни чем они занимаются – это было не важно. Важным было то, что происходило здесь и сейчас, разговор о философии, о музыке, об искусстве – прямо сейчас, в данную секунду, а все остальное было не важно. Мир, который вокруг нас, – плохой, поэтому мы создаем свой мир. А еще все эти люди очень жаждали информации, и я привозила им музыку и журналы.

Я попала в две группировки: первая, как я ее называю, «гребенщиковщина», а вторая – Фонтанка. Это были разные группировки. «Гребенщиковщина» – это такая хиппановская публика, хотя, как я говорила, у него (Б. Гребенщиков. – Примеч. авт.) был период глэм-роковый – для меня самый любимый. А на Фонтанке было гендерно-толерантно, скажем так… Обычно мне говорили, что на Фонтанке одни педерасты… (Смеется.) На Фонтанку не пускали на танцы «гребенщиковщину». Были такие моменты. Но я старалась со всеми общаться, потому что, в принципе, они все были хорошие, просто разные.

Мне кажется, что на Фонтанке и Тимур был лидером, и Георгий был лидером… Ну, Тимур был «духовным» лидером, гуру. Тимур был таким бескорыстным, и все это чувствовали, что он очень умный человек, очень веселый и всем хотел помочь. Когда кто-то ссорился, ругался между собой, то он их мирил. Они садились с ним вместе, все обсуждали… Он старался делать так, чтобы люди не ссорились, считал, что все должны быть вместе и помогать друг другу. Если у кого-то не было денег, а это бывало очень часто, он брал картины в залог, давал деньги. В общем, поддерживал всех. А Георгий был создателем стиля, как мне кажется. Он был самый стильный, все смотрели на Георгия и старались… как это сказать… Быть похожим. Или хотя бы чтобы он не ругал их за то, как они выглядят». (Смеется.)