Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство» - читать онлайн книгу. Автор: Метсур Вольде cтр.№ 51

Мы с ним очень сдружились в то время. У него были старшие сестры, и у меня была старшая сестра. Может, мне не хватало такого старшего брата, который знал бы все на свете. А ему, видимо, тоже нужно было делиться с кем-то своими знаниями, например, знаниями жизни культурной, музыкальной, светской, наконец. Он меня воспитывал в каких-то областях, да и не только меня, разумеется. Но, видимо, и от меня он узнавал для себя что-то новое, я даже уверен, что так оно и было, иначе невозможно столько лет видеться практически каждый день, общаться, спорить. Наверное, еще и потому с Георгием было всегда интересно, что он был открыт всему новому, – звучит несколько сентиментально, но это так.

Конечно, с ним легко можно было поругаться или обидеться на него, если не знать его. Он мог быть довольно резок, не лицемерил, всегда говорил, что думает о человеке, причем сразу, в глаза. И довольно жестко. Многие обижались. А те, кто его знал, наоборот, ценили. Марина (Алби. – Примеч. авт.) как-то сказала, что в 99 процентах он был прав, и тут она как всегда сама права на все сто. Можно, наверно, было не обижаться на него, сейчас это кажется почти очевидным.

У каждого свой Георгий, и он мог быть, я уверен, для многих самым лучшим другом: для Кати (Голицыной. – Примеч. авт.), для Ирены, для Марины, для многих… И для меня тоже. Так уж получилось, что и для меня, ведь те десять лет мы были с ним лучшие друзья. Для меня он был лучшим другом. В разные этапы жизни судьба сближает нас с разными людьми – и почти всех их помнишь, друзей, и школьных, и вузовских, и армейских, и дурдомовских – у кого как… У меня, слава богу, всегда было много друзей и у Георгия тоже, и было интересно, когда мои друзья становились друзьями Георгия, и наоборот.

Я познакомился с его матерью Маргаритой Викентьевной, удивительно доброй и умной женщиной, и притом с довольно сильным характером. Она говорила, что мы с моей женой Олей для нее как родные. У них же, бывало, друзья просто дневали и ночевали. И она всегда говорила, что очень рада тому, что у Георгия есть такой друг, как я, что я лучший и хорошо влияю на него. Это, конечно, было очень приятно и тоже накладывало свой какой-то отпечаток на наши отношения.

Все работы, что Георгий у меня заказывал, в моей мастерской или у моих друзей, – все оплачивалось в полной мере, конечно, тут он был очень точен. Обычно Георгий лично общался со всеми мастерами, многих знал по имени и уж абсолютно точно помнил, кто какую музыку слушает. А потом, когда мы сдружились, я как-то уже не мог брать с него денег. Но я посвящал этому много времени: по несколько дней мы искали какую-нибудь барочную деталь, какую-нибудь очередную сумасшедшую раму… Как говорится, шли по следу шедевра, перемещались целый день по городу – это ведь отнимало много времени. Естественно, когда было нужно, например, поесть (а он питался, по-возможности, в лучших ресторанах, где мне иногда, может быть, просто и не по карману было заплатить, допустим, по триста-четыреста евро за обед с каждого), то он легко это все брал на себя. Тем более что если речь шла о друзьях. Он оплачивал все сам. У нас в этом смысле был такой своеобразный бартер, симбиоз. А вообще, Георгий не был мелочным. Записывал, конечно, все свои долги – так же, как и я, и терял тут же эти бумажки. Кстати, у него все было именно записано. Записных книжек было много – он был такой аналоговый человек».

13 ноября 1999-го в Музее Новой академии изящных искусств открылась персональная выставка Георгия Гурьянова «Рисунки». В этом же году он познакомился с Ольгой Остерберг, хозяйкой галереи «Д-137», которая долгие годы была куратором его выставок.

Ольга Остерберг^[5]:

«В 1996 году открылась моя галерея «Д-137». Мы находились на Крестовском острове на дебаркадере «Д-137», который, собственно, и дал моей галерее название. В 2000 году у меня появилось помещение на Невском проспекте. Мой давний друг, художник Сергей Сергеев, ввел меня в круг Новой академии изящных искусств и познакомил с Тимуром Новиковым. Тимур был невероятным человеком – харизматичным, талантливым. Он был большим художником и великим стратегом! Тимур очень помог мне в развитии галереи и стал моим учителем, многое мне подсказывал (например, как выстроить отношения с прессой), давал различные советы по галерейным делам. Он же познакомил меня с Георгием в 99-м году. Мы пошли в мастерскую Гурьянова на Садовой втроем – я, Тимур и Сергей Сергеев. Честно говоря, я очень волновалась, так как я была фанатом группы «Кино», а Тимур меня предупредил, что характер у Георгия сложный: если ему что-то не понравится, он может просто сразу выгнать, поэтому надо быть аккуратными. Мы пришли, Георгий был весьма напряжен. Говорили в основном о музыке, и я упомянула любимых Дэвида Боуи и группу Talking Heads, что вызвало у Георгия презрительную фразу: «Бардовская песня!» Я подумала: «Боже мой, я зря вообще болтаю», – и решила помалкивать. Когда мы уже стали собираться, Тимур подвел тему к тому, что надо бы сделать выставку, и намекнул, что вот Ольга галерею открыла, она галерист, на что Георгий свирепо сказал, что ненавидит больше всего на свете две профессии: галеристов и психологов! А у меня второе высшее образование – как раз психолог. Когда вышли, я и сказала Тимуру, что ничего не получится.

Однако потом мы еще раз зашли, стали общаться, и все постепенно наладилось. Причины, думаю, в следующем. Во-первых, я фанат группы «Кино». Георгий это чувствовал, знал и уважал. А во-вторых, я петербурженка, и Георгий знал мою любовь к Петербургу (мы часто гуляли по городу, уже когда подружились). Общие какие-то предпочтения тоже имели свое место – даже в музыке. Как оказалось позже, Дэвида Боуи он любил, просто хотел меня попугать немножко! У нас совпадали эстетические предпочтения, моя деликатность ему нравилась, потому что он терпеть не мог хамства. Часто бывают галеристы напористые, деловые, а ему нравилось, что, когда я открыла галерею, я содержала ее как меценат».

Роберт Сюндюков:

«Можно сказать, что на Садовой у Георгия была первая такая «собственная» мастерская, повторюсь – не сквот, а мастерская, за которую он вполне официально платил деньги и которую он уже хотел как-то декорировать под себя, благо и финансовые возможности появились. Он начал собирать предметы для мастерской, он вообще считал, что мастерская – это, в принципе, еще и некий шоу-рум, поэтому все должно быть в нем круто по максимуму, и мы с ним начали продумывать и осуществлять всю эту теорию, ну и золото к золоту, конечно. Но и тут утилитарный момент тоже присутствовал: если у человека обширный гардероб, то, разумеется, нужны и большие красивые шкафы для красивых же нарядов. И для гостиной, где бывает много красивых людей, – и столы красивые, и стулья, и все прочее – тоже, соответственно. Но у нас была и еще одна задача, может, это несколько высокопарно звучит, но тем не менее: сохранять, спасать по возможности культурное наследие нашего города. Мы не просто тупо ходили по антикварным салонам и покупали готовые предметы. Нет, гораздо больше нас вдохновляла идея найти именно неотреставрированный старинный предмет, который надо было просто спасти, буквально воссоздать его из «руин», дать ему новую жизнь. Это отдельная история, но получилось вроде, «по свидетельствам современников», очень даже неплохо… К Георгию даже все время ломились какие-то люди из гламурных журналов – пытались договориться хоть на какую-нибудь фотосессию. Георгий иногда и соглашался на «бартер», например, с каким-нибудь модным домом. В общем, в двух словах, Георгий не то чтобы особенно, как-то нарочито стремился, чтобы гостиная в его квартире – тире мастерской – была еще и самым модным петербургским салоном, но именно так оно само собой у него и получалось. Конечно, это от его вкуса шло – у него вкус был безупречный. И он не был каким-то упертым коллекционером чего-то определенного. То есть если ему нравилась какая-нибудь красивая вещь – он хотел ею обладать. Наверное, об этом все рассказывают, но если он видел какую-нибудь вещь – ботинки или галстук… или шляпные коробки, да все что угодно – и если он не знал, какую именно вещь выбрать, то он всегда сразу покупал и ту, и другую. Поэтому Георгия очень любили все продавцы в разных бутиках, они с ума от него сходили. Ну, и на рынках то же самое, просто тонны можно сказать всяких фруктов и овощей у него потом были рассыпаны по всем столам, весьма живописно. Он очень любил тратить деньги. Надо понимать, что семьи у него своей не было (я не говорю про родственников сейчас, маму и сестер, а про пресловутую ячейку общества), поэтому все его друзья – как бы близкие, не просто знакомые, а именно друзья – и были его семьей. И Георгий очень за всех переживал, заботился и никогда не отпускал всех сразу – должен был кто-то остаться с ним. Не разрешал, чтобы все кучей ушли, надели свою одежду и свалили – всегда кто-то должен был остаться. Он любил развлечься.