Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство» - читать онлайн книгу. Автор: Метсур Вольде cтр.№ 53

Андрей Хлобыстин:

«Относительно знаменитого зеленого пальто Гурьянова… Я делал выставку «Запахи деятелей СПб культуры» в ПаиБНИ на Пушкинской, 10(2002 год. – Примеч. авт.) и собирал личные вещи. Когда обратился к Гурьянову, он предложил свое пальто работы Кости Гончарова. Когда выставка закончилась, он его подарил в архив».

Жоэль Бастенер:

«Георгий умел выдавать краткие категоричные суждения, потому что обладал способностью мгновенно схватывать и четко формулировать. Особенно сильно я стал ценить этот его дар после наших беглых парижских встреч в конце 90-х, когда он плотно работал с галеристкой Илоной Орел. То, что он не источал потоки слов, не мешало ему обладать свойственной многим болтунам ярчайшей фантазией и жесткими эстетическими императивами. Именно в этом балансировании обретала границы его свобода. Он старался ради нее ничем не жертвовать и уж точно не был готов жертвовать свободой самовыражения, поэтому и оказался одним из первых в России геев, который открыто расписался в своей гомосексуальности. Немного было в то время людей, способных, легко пожимая плечами, отмести молчаливое требование социума заводить семью и рожать детей.

Но что такое честь, как не верность самому себе? И разве достоинство не есть выражение подобной верности? Помнится, Оруэлл определял настоящих людей по их отношению к «приличиям», по границам допустимого и отказу от недопустимого. И кто может оспорить потрясающие честь и достоинство, которые сквозили в каждом слове и каждом жесте Георгия Гурьянова?

Нет слов, чтобы описать наслаждение, которое доставляло мне это осознание. Осенью 2003 года, в первые недели моего назначения в Москву в качестве атташе по культуре французского посольства, я отправился в Питер, чтобы познакомиться с руководителями двух музеев международного класса. Свой первый питерский вечер я провел, разумеется, у Георгия. Будут впоследствии и другие вечера, но было их слишком мало…»

Ольга Остерберг:

«Георгий не любил куда-либо ходить или с кем-то встречаться, если это были не интересные ему мероприятия и люди – он не любил тратить время зря. Очень часто Георгия упрекали, что он был груб, был снобом, со многими был надменен. Я могу сказать, что была свидетелем тому, как Георгий несколько раз выгонял из мастерской людей достаточно жестко, мог и по «физиономии съездить», но сколько бы ни было таких случаев при мне – это всегда было справедливо! Он не терпел хамства, не терпел грубости и очень чувствовал людей – поэтому с коллекционерами так бывало: они были готовы купить работу, но Георгий мог отказать и просто выгнать. Он мог не продать работу коллекционеру просто потому, что тот, по его мнению, был хам! Он всегда был прав – по крайней мере по моим наблюдениям».

Роберт Сюндюков:

«У него любили, конечно, брать интервью, но кинокамера его всегда немного напрягала. Не потому что он был не уверен в себе. Просто к тому, что он делал, он старался внимательно относиться, а тут половину его работы делал кто-то другой: оператор, монтажер и прочие. Ему очень был важен его целостный имидж, чтобы все было под его контролем. Не любил бесконтрольных вещей, когда от него что-то не зависело. Если Георгий не мог что-то где-то проконтролировать – не важно, в какой области, – он просто не шел туда, и если результат был ему неизвестен – то он просто отвергал это мероприятие.

Если человек – художник, то он живет этим. Он всегда говорил, что у него нет выходных дней. У меня тоже никогда не было выходных дней. Потому что все, что я делаю, – я могу сделать за один день или могу делать год. И то, что я сделаю, – могу сделать только я, и результат тоже будет только от меня зависеть. У Георгия не было выходных, он мог работать по воскресеньям, по ночам, по утрам, когда все спят, в Новый год, в день рождения, не важно… Хотя праздники он любил тоже. Все праздновал по возможности.

Часто ли кто-то давал за него интервью? Ну как за него? Нет, не совсем так, то есть совсем не так. Он мог бы написать и сформулировать какую-нибудь мысль, но считал, что все это было бы трудночитаемо, да и времени ему на это, при его темпераменте, было просто жаль. И с компьютером в этом смысле он не особо, мягко говоря, дружил. Поэтому он давал обычно устные интервью, и потом какой-нибудь редактор правил его и приносил ему на утверждение. Если это было видео, то оно тоже монтировалось соответствующим образом, что-то вырезалось, склеивалось и так далее, но в основе все равно слова самого Георгия. Конечно, тут много зависит и от ножниц, как говорится, но каких-нибудь «негров» для писания интервью и прочего у него не было. Так же как и для живописи – он все делал сам. Ну, а слова… Вообще, условно говоря, эстетический манифест Георгия Гурьянова можно прочитать у Оскара Уайльда. Критик как художник, и наоборот; и все эти диалоги, разговоры об искусстве – он все это цитировал часто. Интересно было. Даже было интересно, помнит ли он, что это цитата, или он ее уже как свои слова использует. Георгий был очень остроумный, тут ничего не скажешь. Анекдоты ценил хорошие, хотя сам их редко рассказывал. Но любил посмеяться. Помню, «Масяня» появилась, мы смотрели все выпуски, собирались у него толпой народа и смотрели «Масяню».

В 2004 году в Новой академии изящных искусств открылась выставка Георгия Гурьянова «Панорамы».

Татьяна Анисимова:

«Я познакомилась с Георгием Гурьяновым в январе 2004 года. Тогда я была под девичьей фамилией Филиппова. Мне было 23 года, я училась в Париже в Высшей школе социальных наук (EHESS), изучала социологию искусств и планировала исследование на тему актуального русского искусства. С ноября 2003 по апрель 2004 года я работала ассистентом в галерее «Orel Art Presenta» в Париже. На зимние каникулы я вернулась в Санкт-Петербург и по просьбе директора галереи Илоны Орел встретилась с Георгием Гурьяновым для подготовки выставки в Париже. Встреча прошла в его квартире на Литейном проспекте. Там тогда шел ремонт, картины и старинная мебель контрастировали с голыми стенами. Георгий показал картины, я их сфотографировала на любительскую камеру. Мы приятно провели вечер, играла музыка Kraftwerk, Георгий говорил о музыке, живописи, также мы обсуждали технические вопросы организации выставки. Были угощения (судя по фото за столом – вино, коньяк и чай, но деталей не помню).

Проект «Моряки и небеса» (куратор – Андрей Хлобыстин) выставлялся в Петербурге в галерее «Д-137» в марте 2004 года, а в апреле эта выставка была перевезена в Париж в галерею «Orel Art Presenta». Это живопись и рисунки на холсте большого формата, в центре внимания – обнаженная и полуобнаженная мужская натура в реалистичной манере. Из общей серии рисунков выделяется портрет Виктора Цоя на фоне мачты (любопытно, что в 2013 году на торгах аукционного дома Sotheby’s он ушел с молотка за 128,5 тысячи фунтов стерлингов, около 200 тысяч долларов). Точно не помню дату открытия, видимо, середина апреля. Было очень много гостей, шампанское Veuve Cliquot лилось рекой.

На выставке был закрытый показ для Милен Фармер и ее продюсера. Случился забавный эпизод. Они пришли утром, около 10–11 утра, точно не помню, и в честь таких гостей директор галереи Илона Орел открыла бутылку шампанского, наверное, Veuve Cliquot. Мы все взяли по бокалу, чтобы выпить за встречу, но Милен посмотрела на нас с изумлением, сказала, что по утрам не пьет, и попросила кофе. Я работала ассистентом и разносила напитки, поэтому получился небольшой конфуз. Но все равно все остались очень довольны. Вскоре после этого я вернулась домой в Петербург, поэтому не знаю, какие работы были куплены и что выбрала Милен Фармер. Насколько я поняла, Милен высоко ценила Георгия Гурьянова и интересовалась современным русским искусством. Она любила творчество Георгия и покупала его картины».