Георгий Гурьянов: «Я и есть искусство» - читать онлайн книгу. Автор: Метсур Вольде cтр.№ 58

В общем, если у него у была некоторая накопительская страсть, то это именно страсть ко всякого рода прекрасным предметам. Любил он и винтажное, и хай-тэк разный, военную форму очень любил, повторюсь, и всякого рода необычные предметы. Нам нравилось шастать по всяким антикварным магазинам, когда нам что-то было нужно, канделябр какой-нибудь, и это всегда было непредсказуемо по результатам. Не то чтобы все мелось без разбора, нет, совсем наоборот, мы очень хорошо знали, что сколько стоит, – для меня это очевидные вещи в силу профессии, а Георгий просто внутренним чутьем все понимал, а потом уже стал разбираться и в каких-то специфических нюансах. Например, мы приезжали куда-нибудь что-нибудь посмотреть, а там висел адмиральский китель, размер как раз на Георгия, и китель этот покупался без вопросов. К тому же покупалось еще все остальное, что могло порадовать, футболист какой-нибудь гипсовый и так далее. Поэтому Георгия любили все эти антикварщики и продавцы вообще всего, он был у них желанным гостем. На рынке на него молились просто. Он очень любил поговорить со своими любимыми продавцами, ему нравилось это общение».

Дмитрий Мишенин:

«Мы оба любили Comme des Garcons, только Георгий шмотки, а я – парфюм. Этому выбору, увы, было крайне простое объяснение. На меня у японцев никогда не было размеров. А Георгий жаловался мне, что его нос давно не воспринимает запахи в силу определенных причин, что его, конечно, расстраивало, и он не мог оценить новые ароматы нашей любимой марки.

Вообще, мы оба шопоголики и поэтому легко понимали друг друга. Любимые магазины: Colette в Париже и Dover Street Market в Лондоне. Мне абсолютно понятно было его желание скупить все. И не выбирать между высокой и низкой формой понравившихся ботинок, а брать сразу обе модели. И если понравились очки – не мучиться и взять всю коллекцию, чтобы не прогадать. В этом плане я нашел собрата по шопомании и с наслаждением наблюдал, как и у себя дома, залежи только раз использованных или вовсе не распакованных покупок. По этому поводу Георгий говорил, со смехом пародируя «новых русских»: «Эта вещь достаточно дорогая, чтобы я ее купил? Учтите, я покупаю только то, что очень дорого!» Благодаря своему успеху и вкусу он мог себе позволить на порядок больше, чем многие его коллеги, и вовсю пользовался этим. Помню, однажды я не оценил его приобретение в виде каких-то огромных старинных зеркал, а он заявил, что каждое из них равноценно его огромной квартире на Литейном. Увидев, что я все равно равнодушен к истинной стоимости зеркал, он огорчился и на миг даже потерял веру в человечество. Я заметил между делом, что просто меня не интересует антиквариат, но когда-нибудь я дорасту и оценю его зеркала. Он еще потом какое-то время подозрительно глядел на меня и не понимал, прикалываюсь я или говорю искренне. Для него такие вещи, как мраморный столик для кокаина или бархатный диван с золотом, были важными атрибутами его среды обитания. В этом он был настоящий денди, а не изображал из себя кого-то. Он действительно наполнял реальность собой и любимыми его сердцу предметами, делая из быта искусство. Везде, где он жил, сразу было ясно: тут обитает Георгий, и никто другой. Его квартира на Литейном находилась, как и все его предыдущие жилища, в столь любимой мною стадии вечного ремонта. Он ругался со строителями, жаловался на них, искал новых, восстанавливал лепнину на потолке, повесил удивительную люстру в гостиной, но по-прежнему в туалете не было дверей, и даже половина пространства не была освоена и приспособлена для жизни. Потому что он был перфекционистом и пытался делать для себя на века. Это как с картинами, которые он на заказ рисовал по три года. Думаю, ему настолько было комфортно в процессе творения чего-либо, что финал он всегда отодвигал, как только мог. Была бы его воля, думаю, он бы вообще ничего и никогда не заканчивал. Ни играть в группе «Кино», ни рисовать свои полотна, ни ремонтировать свою квартиру – ничего. Так бы и жил вечно и вечно делал бы все, что делал, потому что ему реально все это было в кайф».

Игорь Борисов:

«Георгий с годами не изменился. Абсолютно! Может быть, стал чуть помягче с возрастом. Хотя нет, вряд ли, вряд ли… Всегда был категоричен, как в суждениях, так и в поступках, и очень принципиален во многих, даже мельчайших, деталях. Все должно было происходить, как он считал нужным, и так должно было быть во всем: в одежде, в прическе, в этикете, в манере наливать и чокаться, манере выражаться – в общем, во всем присутствовал перфекционизм и, как ни странно, некоторое пренебрежение к деталям быта. Георгий всегда жил в каком-то определенном творческом хаосе. Где бы он ни оказывался, сразу становилось понятно: здесь живет Георгий Гурьянов.

Разумеется, у нас с Георгием совпадали музыкальные вкусы. Мы слушали похожую музыку. Вообще вся наша компания слушала традиционный набор. Во-первых, в музыке не было такого перепроизводства, как сейчас, когда доступность технических средств позволяет производить просто неимоверное количество музыки. А во-вторых, нас интересовало в первую очередь модное, современное, новое звучание. Также всяческие молодежные течения, «новая волна», «Баухаус»… Да, разумеется, у нас были общие музыкальные пристрастия, и хаус-музыка появилась именно тогда, когда должна была появиться. Она стала закономерным продолжением всего предыдущего музыкального потока.

У Георгия была дома огромная коллекция музыки. Соответственно, когда мы собирались у него, мы слушали одно, потом другое – Георгий метался между пластинками. Поскольку аудитория – это узкий круг, мы так и остались любителями всякой интересной и симпатичной музыки, и, конечно, в компании приятно прослушивать то, что радует пришедших к тебе гостей. Тем более когда ты знаешь, что они действительно понимают и разделяют твою привязанность. Поэтому наши ночные сессии всегда происходили с прослушиванием музыки до 5 утра и с визитом соседа снизу. Сосед был, кстати, не злой, и я прекрасно его понимаю. При мне пару раз звонил в дверь, когда уже отчаивался, а так он по телефону звонил, просил, мол, да ладно уж, пожалуйста, потише. Может, если бы это происходило в какие-нибудь выходные, он бы еще понимал, но график-то у Георгия Константиновича был свободный, так же как и суточный распорядок дня…»

Роберт Сюндюков:

«Любая комната Георгия – это его шоу-рум и его рабочее место. К тому же у него был постоянный ремонт, поэтому гостиная вдруг могла превратиться в спальную, а спальная в столовую и так далее. Конечно, у него была большая коллекция работ, которые ему все с удовольствием дарили, но он их надолго не вывешивал. У Георгия вообще была богатая коллекция всего: книжек, мебели, дисков, постеров, автографов знаменитостей, нарядов, и все это было как-то между собой перемешано и иногда выглядело довольно забавно. У него обычно был, что называется, творческий беспорядок. На 2-й линии В.О. у его мамы была квартира. Там тоже у него была мастерская, в которой он жил, когда хотел как-то отдохнуть от всех. Там он тоже хранил много удивительных предметов. Допустим, какие-нибудь старые ботинки, которые оказывались ботинками Цоя. Или, например его, Георгия, ученические, школьные рисунки. Да и вообще много всякого интересного, «исторического». А вообще, Васильевский остров был его любимым районом, это ведь его район детства, «малая родина». Он там все знал, как свои пять пальцев».