Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922 - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Минут cтр.№ 107

Прежде чем закончить с описанием моей жизни в Японии, упомяну здесь о странной особенности японского языка – отсутствии фонетических ударений, существующих во всех знакомых мне языках и нередко придающих совершенно различный смысл одинаковым по орфографии словам. Японские юноши объясняли мне, что иностранцы, даже давно обосновавшиеся в Японии, никак не могут свыкнуться с этим: всегда говорят Тóкио вместо Тóкиó, Киóто вместо Киó-тó, Цурýга вместо Цý-рý-гá и так далее. Прислушиваясь к говору японцев, я заметил эту особенность. Обычное приветствие у них кон-ни-чи-ва ^[169] действительно произносится так, что вы не обнаружите, на какой слог падает ударение.

Припоминается мне по этому поводу анекдот из моего далекого прошлого. Когда я был в Инженерном училище, преподавателем физики был у нас известный Краевич ^{269}, на учебниках которого выросло не одно поколение. В то время он был стариком лет за шестьдесят ^[170], очень нервным, раздражительным. Для нас он был грозой; репетиции его нередко обозначались поголовными единицами и нулями. Училищное начальство принимало в расчет его характер и выводило средний годовой по какой-то особой системе, где при целом ряде единиц и нулей, вопреки правилам арифметики, средний не понижался ниже шести баллов. В особенности страшна была первая встреча с ним, когда он нервной, быстрой походкой вбегал в класс, теребя скуфейку, неизменно прикрывавшую его голову, и останавливался около кафедры со списком в руках; весь класс замирал, с тревогой ожидая, чей настанет черед идти на казнь. Был у нас один юнкер по фамилии Чечелев ^{270}, и вот однажды дошла очередь до него. Не знаю почему, Краевич заинтересовался его фамилией.

– Скажите, пожалуйста, господин Чечелев, как произносится ваша фамилия: Чéчелев, Чечéлев или Чечелéв?

Ни жив ни мертв, тот отвечает, произнося раздельно по слогам (на японский манер):

– Че-че-лев.

– Хорошо-с, я это уже слышал, но на каком же слоге ударение?

Тот снова повторяет еще раздельнее:

– Че-че-лев.

– Удивительный случай! Первый раз в жизни встречаю человека без ударения. Садитесь, господин Чé-чé-лéв.

Нужно ли говорить, что эта кличка, как репейник, пристала к бедному Чечелеву. Не были знакомы ни Краевич, ни мы с японским языком, иначе Чечелев не поплатился бы так жестоко за минуту обалдения.

Незаметно приблизился срок нашего отъезда из Японии; в конце мая пароход «Сейо-Мару» должен был прибыть в Иокогаму, откуда, после трехдневной стоянки, отплыть в свой рейс через Гавайи в Сан-Франциско и затем вдоль западных берегов Америки до Вальпараисо.

В Иокогаму мы решили отправиться не по железной дороге, а на пароходе по Японскому Средиземному морю. Путь этот был почти на сутки продолжительнее, но значительно дешевле, в особенности по части багажа, который у наших семейных спутников был довольно значительный.

Перед отъездом мы решили почтить прощальным ужином нашего попечителя, полицейского переводчика Танаку, о котором я упоминал выше. Незатейливый ужин устроили в японском ресторане с обильным возлиянием саки ^[171]: преотвратительная на вкус рисовая водка, которую японцы к тому же пьют сильно подогретой и прихлебывая глоточками из маленьких фарфоровых чашечек.

Танака был очень польщен и, по-видимому, тронут, насколько это доступно японцу, оказанным ему вниманием. Расчувствовался, ругал на чем свет стоит большевиков, утешал нас, что конец их близок, что в Россию вернется царь, который вовсе не убит, а жив, но где он находится, никто не знает, кроме микадо. Настойчиво, уже коснеющим языком он повторял свое утверждение: «Вот увидите, припомните мои слова и скажете: да, Танака говорил правду».

Увы, не один Танака, а многие из нас в то время, когда не были еще опубликованы результаты следствия о зверском уничтожении царской семьи, жадно прислушивались к самым невероятным слухам о чудесном спасении екатеринбургских мучеников.

На следующий день, 25 мая 1920 года, я, сердечно распрощавшись с Бобровскими, остававшимися в Чофу ожидать следующего рейса, приехал в Симоносеки и оттуда прямо на пароход, который должен был доставить нас в Иокогаму.

Плавание наше продолжалось несколько более полутора суток, к сожалению, в это входило две ночи и один день. Говорю – к сожалению, – так как было на что полюбоваться; пароход шел все время в виду берегов и многочисленных островков, разбросанных по этому морю. Ряд восхитительных пейзажей непрерывной панорамой развертывался перед нашими глазами, и то и дело приходилось переходить от одного борта к другому, чтобы не пропустить чýдного вида.

Утром 27 мая прибыли в Иокогаму. Пароход «Сейо-Мару» уже стоял у пристани, но на него никого не пускали до восьми часов утра дня отплытия, которое было назначено на двенадцать часов дня 30 мая. Волей-неволей пришлось обосноваться на это время в Иокогаме. Без большого труда нашли на окраине европейского города дешевую гостиницу, содержащуюся нашим соотечественником, конечно, евреем, покинувшим Россию, как потом выяснилось из его разговоров с сородичами, посещавшими ресторан гостиницы в обеденное время, в 1906 году, тотчас же после Русско-японской войны при ликвидации скороспелых республик Сибири и Дальнего Востока.