Всеобщая история стран и народов мира - читать онлайн книгу. Автор: Оскар Йегер cтр.№ 233

Страница

Мир с Россией и Швецией

Сообразно этому новому положению дел посланы были приказания и Чернышеву, который тотчас отделился со своим корпусом от пруссаков и не принимал уже участия в том деле при Буркерсдорфе (21 июля), которое происходило между пруссаками и австрийцами, под личной командой Дауна. Месяца два спустя, 9 октября, был завоеван пруссаками Швейдниц; 29 октября принц Генрих при Фрейберге в Саксонии одержал еще победу над имперской армией. Но с той минуты, как Россия отпала от коалиции, все стало клониться к миру, и к началу ноября между Пруссией и Австрией уже заключено было перемирие до 1 марта 1763 г.

1763 г. Губертсбургский мир и Парижский мир

На Западе война вспыхнула вновь в 1762 году. 13 августа французский и испанский посланники заключили новый «pacte de famille» (семейный союз), новый домашний Бурбонский договор, по которому Испания дала тайное обязательство в том, что она еще до 1 мая 1762 года должна будет объявить войну Англии. Это, конечно, побудило даже и миролюбивого лорда Бута к тому, что он объявил войну Испании (4 января 1762 г.). Война эта велась одновременно и на море, и в Германии; испанцы попытались было возбудить против Англии и ее давнюю союзницу, Португалию, но встретили энергичный отпор со стороны одного из португальских государственных людей, с которыми нам еще придется ближе ознакомиться впоследствии. В Германии же счастье и в этом году благоприятствовало Брауншвейгскому принцу, так что ни на море, ни на суше испанцам не повезло в их военных затеях: в Вест-Индии они лишились Гаванны, в Восточной Азии – Манилы и Филиппинских островов. Наконец оба премьера – и Шуазёль, и Бут – выразили желание заключить мир. Позабыв об интересах своих союзников, и тот, и другой начали переговоры о мире, чем немало способствовали тому, чтобы и Пруссия с Австрией вступили также в переговоры.

Таким образом, 10 февраля 1763 года в Париже был заключен мир между Англией, Францией и Испанией, а 15-го – мир между Австрией и Пруссией в саксонском замке Губертсбурге (близ Торгау). По первому миру остров Минорка был возвращен англичанам; в Северной Америке Новая Шотландия (Акадия), Канада до Миссисипи, Кап-Бретон и острова в заливе Св. Лаврентия, а равно и некоторые вест-индские острова – уступлены Англии; равно и французские владения на реке Сенегале; в Африке за французами оставлена Горея, в Ост-Индии – Пондишери и status quo 1749 года; в Европе возвращен Франции о. Бельиль у берегов Бретани; испанцы уступили англичанам Флориду и взамен того получили от французов Луизиану; Куба и Филиппинские острова также были возвращены им англичанами; французские войска очистили германскую территорию; в дальнейшей войне обе державы обязались сохранять нейтралитет. Но о дальнейшей войне не могло уже быть и речи: сложная, тягостная, долгая борьба закончилась чрезвычайно немногосложным мирным договором между Австрией и Пруссией, и Пруссией и Саксонией; императрица-королева и король Фридрих взаимно гарантировали друг другу целостность и неприкосновенность их настоящих владений, причем Фридрих, в качестве курфюрста Бранденбургского, обещал подать голос на будущих имперских выборах за эрцгерцога Иосифа.

В среду 30 марта, между 8 и 9 часами вечера, король Фридрих вернулся, наконец, в Берлин. Он, по возможности, старался избегать шумно выражаемых ему всеми чувств общего расположения: он уже весь готов был предаться новой и трудной заботе – исцелению тех язв, которые долгая, тягостная война нанесла его стране, в течение семи лет напрягавшей все свои силы для того, чтобы с достоинством вынести эту борьбу.

Англия с 1763 г.

История внутриполитических событий, происходивших в Англии после заключения мира в 1763 году и до начала Французской революции, представляет собой полную противоположность с только что рассмотренным нами развитием в России, как на государственном уровне, так и на уровне народной жизни. В известном смысле, развитие Англии происходило также противоположно развитию других европейских государств, не ознаменовываясь, впрочем, в этот период времени никаким особым внутренним преобразованием или выдающимися законами. Конституция королевства представляла собой реальный действующий свод законов и, по-видимому, составляла предмет завистливого удивления приезжавших с материка иностранцев. Это удивление, а порой и восхищение, играло свою роль в отношениях Англии с другими государствами в течение последующих ста лет.

Во главе управления страной стоял король, ограниченный в своем произволе всевозможными конституционными, освященными историей, рамками, лично не несущий ответственности, теоретически не имеющий возможности делать зла, а на практике делавший его, по крайней мере немного. Министры назначались королем, но, в сущности, они навязывались ему тем или иным большинством Палаты общин, то есть (на основании избирательных законов) властью знатных фамилий, подразделявшихся на партии и кружки виги и тори.

Центр тяжести власти, богатства, образования, красноречия и таланта находился в этой английской палате, в которой Шотландия значила очень немного, а Ирландия не имела вообще никакого значения. В строгом смысле, члены Палаты общин вовсе не были представителями английского народа: в избрании 558 членов, составлявших палату в то время, могли законно принимать участие всего только 10 000 человек, но и это число было на деле фиктивным. Итоги всех выборов зависели от весьма ограниченного круга влиятельных лиц. Тем не менее, общественные дела обсуждались палатой открыто, с допущением жарких прений, без всякого стеснения свободы слова и на глазах всей страны, имевшей, таким образом, здесь свое, хотя неполное, но все же полезное представительство.

Наряду со своим влиянием на состав Палаты общин, аристократия имела другое, очень даже действенное, орудие в лице Верхней палаты. Здесь заседали вожди англиканской Церкви, епископы, и интересы этих глав Церкви, богатых и знатных, сливались с интересами крупных землевладельцев. Таким образом, вся политическая сила сосредоточивалась в руках аристократии, но эта последняя не образовывала касты и не была отделена пропастью от народа. Она не пользовалась самой ненавистной из привилегий – освобождением от поземельной подати, а высокое положение обязывало ее занимать государственные должности, заседать в Нижней или Верхней палатах, следовательно, так или иначе, но служить стране. Важнее всего было следующее: титул, связанный с поместьем, и владение землей, на котором основывалось величие рода, переходили всегда только к старшему сыну, между тем как младшие сыновья и дочери не участвовали непосредственно в наследии. Дочери, оставаясь без состояния, вступали часто в брак с лицами низшего положения. Сыновья назывались «комонерами», т. е. просто гражданами. Эта система держалась крепко, создавая род династии среди знати; но, вместе с тем, она служила как бы мостом, соединявшим дворянство с народом, придавала жизнеспособность аристократии, не давая ей выродиться в касту, сообщая в то же время третьему сословию аристократические элементы и поддерживая тем взаимодействие обоих классов. Английская аристократия не застаивалась; благодаря сказанному соприкосновению с народом она обновлялась через посредство медленного обмена веществ: немногие родословные знатных родов восходили за XI столетие. О настоящей демократии не было речи; даже в городских самоуправлениях имели большое значение права корпораций, привилегий, цеховые права. Однако и в этом общественном строе была часть демократического элемента. Все жители пользовались свободой слова и печати в степени, далеко превосходящей континентальные учреждения; все лица были защищены от произвольных арестов, могли принимать участие в суде присяжных, назначаемых из среды народа. Принудительной военной службы в Англии не было, и в низших слоях, вовсе не знавших настоящей свободы, одна мысль о ней, о своей принадлежности к английской нации, как бы заменяла людям действительную свободу. Та национальная гордость, которая позволяла тогда сразу отличать англичанина от континентальных жителей, имела, в сущности, свое основание, и оборотная сторона медали – полное невежество громадной массы народа, целый мир злоупотреблений, переходящих из поколения в поколение и не очищаемых рукой просвещенного деспотизма, равно как и многое другое, – вся эта мрачная сторона английской жизни должна была обнаружиться лишь впоследствии.

Страница