Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991 - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Гончарова cтр.№ 159

13 ноября, понедельник

Вчера легла спать около одиннадцати и еле уснула. Ночью несколько раз просыпалась и очень долго не спала. Сильно болела голова, стучало в виски. Вспомнила лекцию по ГСО – причины головной боли. Голова болит или от прилива крови в мозг, или, наоборот, от малокровия, в одном случае надо положить голову ниже, в другом – выше. Так как у меня подушки всегда лежат высоко, то я решила, что надо лечь ниже. Помогло мало, но кое-как уснула. Вообще я стала очень плохо спать. Просыпаюсь от малейшего шороха, а засыпаю с большим трудом. От этого постоянное недосыпание, раздражительность. Правда, надо сказать, что квартира у нас очень шумная. Соседи радио свое никогда не выключают, великолепно спят под любую музыку. А я под их радио уснуть не могу. Утром они поднимаются часов в 6, и начинается крик, хлопанье дверьми, разговор около самой моей двери во весь голос. Я, конечно, просыпаюсь и больше уже уснуть не могу. Идиоты, они спят при любом шуме, и им совершенно непонятно, как это может мешать радио за стеной. За что только я наказана этой проклятой квартирой? Я знаю, что в этой квартире моя погибель. Живой я отсюда не выберусь. Нервы настолько истрепаны, что они сейчас беспокоят меня гораздо больше, чем мой туберкулез. Что туберкулез! Про него можно забыть совершенно, имея спокойные условия жизни. Но при моих условиях, когда нет возможности даже выспаться спокойно, не говоря уже о других невзгодах, болезнь только прогрессирует. Последние недели две мне что-то особенно плохо. Ночью одолевают какие-то кошмарные сны. Слух обострен до того, что улавливает все шорохи не только в своей комнате, но и за стенами. Помимо шорохов одолевают запахи. У меня вообще очень тонкое обоняние, а сейчас оно особенно тонко. Меня раздражает запах работницы, запах котенка, запах лука с кухни и прочие. Решила на этой неделе обязательно обратиться к какому-нибудь врачу-специалисту. Посоветуюсь со своим туберкулезником, пусть даст направление к какому-нибудь невропатологу. Ведь главное, что странно, – устаю безумно, с ног валюсь, а лягу в кровать – уснуть не могу. Лежишь до того, то что голова начинает болеть, как вчера.

Сегодня весь день не переставала болеть и сейчас болит. Я сейчас себя и чувствую плохо не из-за легких, а из-за бессонницы. Это несчастье такому человеку, как я, жить с такими соседями. И нет перспективы на то, что когда-нибудь будет возможность жить в более сносных условиях. Я бы с удовольствием уехала из Москвы, куда-нибудь в провинцию. Но Мона, разве он пойдет на это? Нет, конечно. Только ради меня он на это не согласится. Слишком уж много у него советчиков, кроме меня. Вот поэтому-то мне так и плохо сейчас, что у меня очень плохое настоящее и безнадежное будущее.

14 ноября, вторник

Вчера вечером я была у мамы. Вышла от нее часов около семи и направилась к метро. Вечер был очень тихий и теплый. Идя уже по Петровке, я стала замечать, что пошел снег, потом подул ветер, и не успела я пройти еще несколько шагов, как ветер вдруг настолько усилился, что я уже не могла держаться на ногах. Я добежала до Большого театра и встала под колонны. Ветер уже не дул, он рвал с необыкновенной силой. У Малого театра зазвенели разбитые стекла какого-то фонаря. Стоявшая у театра легковая машина покатилась без шофера. Публика забилась под колонны и в метро. Этот внезапный порыв ветра сопровождался сильным снегом. Я уже подумывала вернуться обратно к маме, но ветер вдруг так же внезапно стих, как и начался. Только снег продолжал идти. Все это продолжалось минут 5–6, не больше, и в течение вечера уже не повторялось. Домой доехала благополучно.

15 ноября, среда

Все-таки очень трудно работать с таким начальником, как наш Берзон. С ним никогда нельзя разговаривать. Он всегда какой-то недоступный, высокомерный. Разговариваешь с ним только по делу, и то если это дело нельзя согласовать с кем-нибудь. Поговорить же с ним просто по интересующему в работе вопросу или на отвлеченную тему совсем невозможно. И главное, что противно, что с сотрудниками других отделов он и вежлив, и разговорчив, и шутит, и поэтому в тресте существует такое мнение, что он очень хороший человек и хороший начальник. С двумя нашими старшими экономистами он обращается как с мальчишками, не позволяет им высказывать своего мнения. Фарберу, который вообще не стесняется высказывать свое мнение, он заявил, что на работе он, начальник, имеет право закрыть ему рот. Фарбер собирается, кажется, уходить, и хорошо сделает. С его знаниями сидеть и раболепно слушать распоряжения начальника – дело неподходящее. А если он уйдет, едва ли Берзон найдет подходящую замену. С периферийными работниками Берзон совсем ведет себя отвратительно. С некоторыми он внимателен, а с большинством просто невежлив. Никогда не предложит сесть, разговаривает так, как будто делает им великое одолжение.

Катя говорит, что когда приедет из отпуска Шулецкий, то у Берзона будет лучше настроение, так как Ш. будет источать мед своими речами. А Фарбер заметил, что он придерживается евангельского изречения: «не мечите бисера перед свиньями».

В комнате накурено и душно. Начинает болеть голова, и душит кашель. До конца еще час, а потом какая-то проработка, значит, еще час. Потом пойду к Мониной матери и вручу ей 50 руб., которые я должна Доре. Месяца два тому назад я заняла у Доры 100 руб. Отдать этот долг из получек оказалось невозможным. Я продала свои лыжные брюки за 50 руб. и отдала половину долга. Чтобы отдать вторую половину долга, я продала сегодня шелковый жакет за 60 руб. и сегодня наконец расплатилась. Для Доры 50 руб., конечно, ничего не значат, и я уверена, что она решила не считать их за мной. Но меня этот долг тяготил. Я скорее принимаю помощь от людей, у которых самим не хватает, чем у тех, кто отдает лишнее. А у Доры я вообще не хочу ничего брать. Она считает, что я не в состоянии содержать своего ребенка. Раз так, постараюсь обойтись без их помощи. Жалею только, что раньше я брала от Левы деньги. Виной этому частые Монины приезды и моя продолжительная болезнь в прошлом году.

Вот и подумаешь иногда: из каких, собственно, мелочей складывается жизнь! То соседи не дадут выспаться – весь день ходишь раздраженная; то работница действует на нервы; то изобретаешь способы добыть денег, и так без конца, все эти годы, что я замужем. И все это без всякого сочувствия со стороны. И некогда заняться чем-нибудь интересным. И меньше всего сочувствует тебе муж, который, по существу, должен был бы нести половину семейных тягот. Правда, сейчас его нет, но когда он был, он не очень сочувствовал мне, и когда он будет – будет то же самое.

18 ноября, суббота

Выходной прошел незаметно. Пашу выпроводила с утра. Ходила с Талочкой гулять, потом читала, возилась с обедом, потом устроила себе баню, и вот уже вечер.

От Моны вот уже больше двух недель ничего нет. Каждый вечер еду домой с надеждой, что дома ждет меня письмо, и каждый раз разочарование. И почему он не пишет – не понимаю. Если собирается приехать, так все равно можно ведь написать. Начинаю уже волноваться.

Вчера была у его мамы. Встретила там Леву. Он проводил меня до Трубной. Пожаловались друг другу на нескладную жизнь. Лева говорит, что не жизнь сейчас, а казарма. Это верно, пожалуй, хотя вообще-то Лева большой пессимист. И притом каждый из нас смотрит на общественную жизнь через призму своего личного благоустройства. К сожалению, и у него, и у меня личная сторона жизни неблагополучна. Это, конечно, усугубляет его пессимизм и мое плохое настроение.