Возвратный тоталитаризм. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Лев Гудков cтр.№ 143

Таблица 79.2

Есть ли у вас представление, в каком направлении движется наша страна, какие цели поставлены перед ней ее нынешним руководством?

N = 1600.

Таблица 80.2

Лично вы, ваша семья, выиграли или проиграли от перемен, которые происходят в стране начиная с 1992 года?

N = 1600.

Таблица 81.2

Экономические реформы, которые идут в стране с 1992 года, принесли России больше пользы или больше вреда?

N = 1600.

Принцип надежды ^[357], описанный нами, может работать только на фоне хронического чувства поражения или невозможности действия. Хотя тревожность и страх перед будущим заметно снизились на протяжении 10 лет путинской «стабильности» (табл. 82.2), но они никуда не пропали, более того – они оказываются структурирующим фактором восприятия (организации) времени и отношения респондентов к себе и к собственной жизни. Иначе говоря, реальное, а не чаемое «большое» время (надындивидуальное) задается ожиданием всякого рода неприятностей, деприваций и пакостей, исходящих от властей, которые могут лишить человека чего-то ему положенного, не предоставляя взамен каких-либо благ или преимуществ.

Соответственно, структура «большого», неконтролируемого самим индивидом времени задана событиями нескольких уровней: символическим (эпохальные события коллективной истории, общего прошлого, объяснения происхождения общих «нас»), историческим (обозримым временем жизни одного, двух или трех поколений, как «советское время») или практическим (более мелким членением этой жизни – по периодам правления или изменения режимов власти: от 5–8 лет, как у Горбачева и Ельцина, до 18–20 лет, как при Брежневе и его быстро умирающих преемниках, и более, как при Сталине). Контекст определения эпохи строится путем сопоставления с другими «временами».

Таблица 82.2

Мы переживаем сейчас самые тяжелые времена, или они уже позади, или еще впереди?

N = 1600. В % к числу опрошенных.

По отношению к двум третям ХХ века у основной массы населения (от 64 до 50 %) нет критериев, которые могли бы служить системой координат или опорными ориентирами, смысловыми основаниями для понимания истории и общего течения времени. Даже по отношению к не столь уж давнему брежневскому застою 47 % опрошенных практически ничего не могут сказать. По мере приближения к актуальному времени все более положительно оцениваются периоды идеализируемой «стабильности»: предреволюционного периода интенсивной модернизации, хрущевских реформ и попыток десталинизации, в еще большей степени – брежневского времени. Но максимум позитивных оценок респондентов приходится на десятилетие путинского благополучия (76 %). Отрицательно оцениваются все эпохи нестабильности (и чем ближе ко времени жизни оценивающего, тем резче негативное выражение). А это значит, что массовые оценки истории основаны не на государственнической легенде величия державы и героизма подданных, а на интересах повседневной жизни обывателя. Поэтому на фоне террора сталинского правления, метаний Хрущева и его попыток «коммунизировать» быт и придушить крестьянское или малогородское личное подсобное хозяйство, брежневский застой оставляет в памяти населения поразительно мало дурного – всего 18 % считают, что в это время плохого было больше, чем хорошего. Вытеснено из памяти состояние хронического дефицита продуктов и товаров, невозможность получения жилья и прочие прелести развитого социализма, приведшие к массовому недовольству и волне энтузиазма во время перестройки. Ничего из этого в памяти не удержалось. Частично это может объясняться тогдашним характером закрытости общества и суженной системой координат советского времени, последующим резким изменением и расширением системы оценок качества жизни, появлением новых запросов и требований к тем, от кого «зависит жизнь» обычных людей, но лишь частично.

Рис. 13.2. Мы переживаем сейчас самые тяжелые времена, или они уже позади, или еще впереди?

Таблица 83.2

С какой оценкой времени вы скорее бы согласились?

Иначе говоря, оценки исторических периодов производятся на основе соединения критериев повседневных интересов и представлений о степени соответствия того или иного правителя образу «справедливого государя», государственно-патерналистским шаблонам. Позитивно оцениваются эпохи рутинизации перемен, к «героическим» или драматическим эпохам перемен (революции, Сталина, Горбачева, Ельцина) отношение явно хуже, и тем хуже, чем ближе оно к актуальному времени.

Речь не идет о рациональных расчетах или прагматических соображениях в оценке тех или иных периодов истории. Высокий уровень согласия и позитивных оценок периода правления Путина не предполагает критического анализа его деятельности или разбора и понимания стратегии его правительства. Речь идет именно о символических компонентах конструкции реальности, куда вписывается образ Путина как «доброго правителя».

У 86 % опрошенных нет представлений о том, куда движется страна, или они очень смутные и туманные (декабрь 2009 года). Верят правительству («у него есть программа выхода из кризиса») всего 30 % респондентов, а 70 % полагают, что у правительства нет ясного представления относительно того, что оно может или должно делать в ситуации настоящего кризиса. Соответственно, у респондентов очень велика неопределенность в вопросах о том, справится ли оно с кризисом или нет: 31 % полагает, что справится, 45 % – «может быть, да, а может, и нет», 24 % опрошенных настроены пессимистически и не верят в дееспособность руководства страны.

Приводимая композиция мнений говорит лишь о том, что конструкция и определения реальности, включающие в качестве одного из компонентов «принцип надежды», более устойчива и значима, нежели актуальные оценки действий властей. Или по-другому: функциональное значение властей в качестве фактора устройства реальности более важно, нежели способности конкретных начальников эффективно решать текущие задачи.