Мадам «Нет» - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Максимова cтр.№ 57

Оставались мы в Чудове недели две. Володя уже ходил, а у меня оказалось довольно сильное сотрясение мозга, пришлось полежать. Как к нам хорошо там относились! Я за свою жизнь во многих клиниках лечилась – и в «закрытых», и в «открытых», и в простых, и в привилегированных – и никогда такой сердечности, такого внимания, как в Чудове, не встречала. Удивительная больница – маленькая, бедная, но нигде в Москве не видела таких душевных людей! Поразительная доброжелательность, чуткость, желание помочь – действительно по-настоящему! Врачи совершенно потрясающие! Нянечки чудные! Все переживали, спрашивали: «Чего бы вам хотелось? Что нужно? Может, козьего молочка принести? А может, картошечку свою, с огорода? Кашку домашнюю сварить для вас?» А ведь в те времена с продуктами было сложно! Приходила из райкома партии заведующая отделом культуры, помидоры приносила: «Мне из Ростова прислали, угощайтесь!» И так относились не только к нам, в общем-то известным артистам, а ко всем больным. (Правда, райкомовская дама просто к какому-нибудь дяде Ване, кажется, не приходила с помидорами…)

А тот парень, шофер, позвонил маме, рассказал ей, что случилось. (Она уже переволновалась – наши друзья, Саша Белинский и Слава Кузнецов, из Ленинграда звонили, удивлялись, что мы не приехали: все сроки уже прошли, ночь глубокая.) Мама шофера спрашивает:

– Что с ними? Живы?

– Я не знаю… А машина-то – ну вся вдребезги!

– Да сами – живы?!

– Не знаю… А крови-то! Вся машина в крови!

Ну он действительно не знает! И никто ничего не знает – что за Чудово такое, где это? Ни в каких справочниках его нет. В конце концов нас Белинский разыскал. На другой день входит Александр Аркадьевич в палату, ему показывают – вот она! Я лежу вся перебинтованная, смотрю – глаза у него стали совершенно безумные. Говорю таким слабым голоском: «Здравствуй, Саша!» Он с ужасом на меня уставился и отвечает: «Здравствуй, Катя! Ты прекрасно выглядишь». И, разрыдавшись, пулей вылетает из палаты…

Во всей этой истории нам все время встречались удивительно хорошие, добрые, отзывчивые люди. Помощь от них приходила совершенно неожиданно. Сначала священник и его шофер на дороге, потом – прекрасные хирурги, потом – люди, помогавшие маме нас найти. Она тогда, в первую ночь, уже совсем отчаялась, ничего про нас узнать не могла. И вдруг звонок, девушка-телефонистка. «Я, – говорит, – случайно слышала ваш разговор с шофером, у вас такое несчастье! Я нашла телефон чудовской больницы, сейчас вас соединю». Выяснила мама, где мы, – стала собираться. После отпуска, после Щелыкова, – денег совсем нет, и друзей еще почти никого в Москве нет: мама всем звонила, занимала деньги, у кого сколько нашлось. Андрюша Петров (нынешний директор Театра «Кремлевский балет») поехал на вокзал, купил билет в общий вагон на ночной поезд дальнего следования Москва – Никель – единственное, что смог достать, да и то, можно сказать, повезло. Поезд страшенный, жуткая полупьяная публика, такое впечатление, что в вагонах одни жулики и бандиты сидят. В Чудово мама приехала уже утром, часа в четыре. На станции никого нет, еле нашла какую-то дворничиху, расспросила, куда идти, и с двумя тяжелыми сумками (с продуктами и вещами для нас) пошла через какой-то сквер. Вдруг навстречу, в этом пустынном, еще совсем темном сквере, здоровенный парень! Мама вспоминала, что вот тут-то она перепугалась не на шутку: неизвестно, кто это, чего от него ждать. А парень – не напал, не ограбил, а подсказал, как больницу найти, помог сумки донести и даже довел до прямой дороги к больнице, хотя ему было не по пути. Опять хороший человек встретился!.. В общем, добралась мама, положили ее до утра на кушеточку для осмотра больных, так она потом на этой кушеточке и поселилась рядом с нами. Как только нам стало немного лучше, мама начала ездить в Ленинград за продуктами. Саша Белинский снял для нее номер в гостинице, она отправлялась в Ленинград самым последним вечерним поездом, ночевала у себя в номере, с утра обегала магазины и потом часов в двенадцать дня ехала обратно… Когда врачи разрешили перевезти нас в Москву, с Чудовом прощались очень тепло: доктора, нянечки, соседи-больные вышли проводить нас (некоторые даже поехали с нами на вокзал на больничной машине), нам помогли донести вещи и постарались устроить меня и Володю на сиденьях с максимально возможным удобством. А в Москве нас встречал на театральной машине Петр Иванович Хомутов, заместитель директора Большого театра.

В Москве началось дальнейшее лечение. Огромный шрам у меня на лбу переделывали в Институте красоты – как раз после этого я и стала челку носить. С тех пор и волос на голове с правой стороны больше, чем с левой. Слева еще долго оставались залысины от осколков стекла, которые, как оказалось, тогда вынули не все. Уже много времени прошло, когда я почувствовала, как что-то мешает, раздражает кожу головы. Нащупала какой-то сгусток, потом он затвердел. Ну и вытащила здоровый кусок стекла. И у Володи тоже вдруг (через три года!) на руке нарыв образовался – и болит, и болит! Пошел к врачу, а тот и говорит: «У вас там стекло под кожей». Видно, еще с тех пор осталось…

В 1975 году со мной случилась большая беда – моя самая тяжелая профессиональная травма. Шла репетиция балета «Иван Грозный». Мы с Володей были во втором составе, первый состав – Юрий Владимиров и Наталия Бессмертнова. Хотя мы и числились вторым составом, но практически не репетировали: Григорович нами не занимался. В тот день репетиция проходила уже на сцене, но Бессмертнова почему-то танцевать отказалась – плохо себя почувствовала или устала, и Юрий Николаевич сказал мне: «Давай вставай ты!» Я пыталась возразить: «Но я же не знаю…» – «Ничего, встань!» Требовалось выполнить сложную поддержку, когда балерина оказывается перевернутой вверх ногами на высоко вытянутых руках партнера: Владимиров меня поднял, а как выходить из такой поддержки, я просто не знала. Он меня начал спускать – у меня ноги запрокинулись, и «выскочил позвоночник»… Тогда я еще этого не знала, только чувствовала – больно, очень больно! Но мало ли, в нашей профессии постоянно присутствует боль, я привыкла терпеть, думала – пройдет. Сама добралась до дома, села в кресло – а встать уже не смогла. Дикая боль не прекращалась ни на минуту, я мучилась ужасно, кричала: не могла ни сидеть, ни лежать – пристраивалась, скрючившись, как-то на боку. Боль не отпускала ни днем, ни ночью: совершенно иная, непривычная, когда нельзя было даже пошевелить пальцем. Никакие таблетки не помогали, никакие лекарства не снимали и не смягчали боль… Володя метался, хотел чем-нибудь помочь, чтобы я не мучилась так, – а как тут поможешь?! От своего бессилия сам терзался ужасно. Про маму я уж и не говорю, каково ей тогда приходилось…

Самое главное – врачи мне долго не могли поставить диагноз, а потому не понимали, как и что следует лечить. Я лежала в одной больнице, потом в другой, в третьей. Прошла самых разных специалистов-невропатологов, чуть не отправилась в Архангельск, где, по слухам, творил чудеса какой-то необыкновенный доктор. В отчаянии хваталась буквально за все – обращалась и к знахарям, и к экстрасенсам. Приводили ко мне разных массажистов, костоправов, одного даже из Кургана привезли. Пробовали лечить иглоукалыванием (которое в то время считалось чуть ли не подпольным занятием) у специалиста из Монголии Гавы Лувсана. Он провел со мной несколько сеансов в НИИ экспериментальной и клинической хирургии, мне стало немного лучше, но ненадолго. Однако благодаря этим сеансам я познакомилась с Татьяной Павловной Жигаревой, которая там работала врачом-реаниматологом. Я благодарна судьбе, что она свела меня с этим прекрасным человеком. Хотя мы и познакомились «на больничной почве» и много раз с тех пор Татьяна Павловна сопровождала меня в моих больничных мытарствах (обезболивающие уколы мне делала после операции на руке, оставалась ночевать со мной в палате – спала рядом на каталке), наши добрые отношения не ограничиваются только «медицинскими аспектами». Татьяна Павловна принимала самое живое участие не только в моей жизни, она стала большим другом всей нашей семьи, она всегда – рядом…