История Средиземноморского побережья - читать онлайн книгу. Автор: Эрнл Брэдфорд cтр.№ 135

Джордж Р. Путнам писал в энциклопедии «Британика» о более поздних сооружениях: «Кордовский маяк, расположенный на скале в море в устье Жиронды, первый существующий ныне пример омываемой волнами башни. Представляется, что на этой же скале были ранее построены еще две башни: первая – Людовиком Благочестивым примерно в 805 году, вторая – Эдуардом, Черным принцем. Сооружение существующей конструкции было начато в 1584 году при Генрихе II Французском и завершено в 1611 году. Верхняя часть красивой постройки Ренессанса была снята в конце XVIII века… [До этого] огонь разводили при помощи дубовых бревен, а потом – угля. Древняя башня в Корунне (Ко-рунье), известная как Геркулесова башня, является римским Фаросом. Башня Торре-дель-Капо (Torre del Capo) в Генуе была построена в 1139 году, впервые использовалась как маяк в 1326 году. Башня на острове Мелория была построена в 1154 году, несколько раз перестраивалась и в 1290 году была разрушена».

Все эти ранние маяки имели большой недостаток: для их функционирования нужно было много топлива – сначала дерева, потом угля. Все это было крайне неудобно, особенно в зимние месяцы с сильными ветрами и дождями. Их содержание обходилось дорого. Сохранились записи об одном из маяков, потреблявшем 400 тонн угля в год, что отнюдь немало для тех лет, когда это количество угля надо было завезти. Свет в ранних маяках обеспечивался костром, разводимым на его верхушке на специальных жаровнях. Эффективных зеркал в то время не было, и только в XVI веке стали применять отражатели, которые устанавливались за лампами, горевшими на масле, или большими свечами (на одном маяке было двадцать четыре свечи, пять из которых весили два фунта). Установка параболического зеркала за источником света означала, что все лучи, падающие на его поверхность, отражаются параллельно оси, образуя пучок. Это были первые современные маяки, преобразовавшие облик Средиземного моря, начиная с XIX века и далее.

Оливковое масло часто использовалось для пропитки хлопковых прядей, использовавшихся как фитили в лампах. Также для этой цели использовали китовый и животный жир. В XIX веке все это сменил парафин, а позже в местах, близких к большим городам, стали использовать угольный газ. Величайшую перемену принесло наступление века электричества, хотя до изобретения генераторов его использование на маяках тоже было ограничено их близостью к крупным городам. А на маленьких удаленных маяках по всему морю использовался ацетилен.

Путнам писал, что было «три линии обороны [у побережья страны]. Первая – это большие морские маяки, обозначающие важные подходы к берегу, требующие мощной аппаратуры; вторая – огни, которые хотя и могут не быть такими мощными, как первые, но все же являются очень важными, поскольку указывают на точки поворота; и третья – портовые огни, ориентируясь на которые суда попадают в безопасность порта». Все они строились в XIX и начале XX века по всему Средиземноморью. Они обеспечивали мореплавателям безопасность, не имеющую равных в истории. От Александрии до Пирея, от Патрасского залива до Триеста, в южном направлении мимо мыса Спартивенто на «носке» итальянского сапога, вокруг сицилийского мыса Пассеро, в западном направлении мимо мыса Бон и Туниса до далекой, окутанной облаками Гибралтарской скалы, море оделось ожерельем огней. Вдоль южного берега Франции с множеством портов и гаваней они сверкали, словно бриллиантовое ожерелье, а на западе Италии, Корсике и Сардинии огни казались отдельными крупными бриллиантами, сверкающими в бархатной тьме. Прошло еще несколько десятилетий, прежде чем сами города, деревни и дороги стали отбрасывать свет на море. Когда это произошло, мореплавателю, приближающемуся к берегу, снова пришлось напрягать глаза, на этот раз не для того, чтобы увидеть свет маяка или темные очертания берега, а чтобы различить в море света городских огней, вывесок и рекламы навигационные огни.

В этот переходный период в Средиземноморье воцарился мир почти на сто лет. В это время, за исключением регионов, находившихся под османским контролем, Средиземноморье наслаждалось миром, либеральными идеями Французской революции и другими, более прагматичными идеями, принесенными революцией промышленной.

Хотя Первая мировая война началась не на Средиземноморье, большинство ее сражений имели место не здесь и ее исход также решился в других местах, сам морской бассейн и земли, его окружающие, постоянно находились в центре событий. Беспорядки на Балканах, постепенный упадок Османской империи, амбиции немцев, стремившихся создать заморскую империю (они не могли не «положить глаз» на Египет, так же как до них это сделал Наполеон), – все эти факторы сопутствовали войне, которая велась по всему миру. Так же как Коркира стала яблоком раздора, приведшим к Пелопоннесской войне, сравнительно незначительный момент привел к взрыву, который разнес континент на части.

Елену, легкомысленную царицу, сделали козлом отпущения, заявив, что из-за нее началась Троянская война (для которой в действительности были намного более важные причины, а именно контроль над Дарданеллами и зерновой торговлей русов). Точно так же сравнительно неважный район Балкан дал повод для самой страшной войны в истории человечества. Убийство австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда 28 июня 1914 года в Сараево, столице Боснии, стало аналогом похищения Елены. Событие само по себе неважное (если, конечно, не считать людей, которых оно касалось непосредственно), привело в действие гигантские силы.

Хроника двух мировых войн XX века, изменивших облик Европы и Средиземноморья и повлиявших на жизнь каждой страны мира, выходит за рамки этой книги. Чтобы увидеть события XX века в ретроспективе, прошло еще слишком мало времени. Современный историк слишком близок к темам, которые описывает. События, имена, репутации, представляющиеся важными современному историку, по прошествии времени часто кажутся иными. Для настоящей объективности историка от предмета его исследований должно отделять не меньше ста лет. В общей истории Средиземноморья вполне может оказаться, что вандал Гейзерих или Амр, покоритель Египта, имеют большее значение, чем Китченер из Хартума или Муссолини.

Все течет. Народы, города и деяния отдельных личностей часто преображаются или тонут, оказавшись погребенными под наслоениями веков. Возможно, существовали грандиозные поэты, превосходящие Гомера, но нам не известны ни они сами, ни их труды. Возможно, Диоген был более значительным философом, чем Сократ, но у него не было Платона, чтобы обессмертить его имя. В дни Великой Греции величайшим из всех греческих городов был Сибарис (Сибарида). Для нас это не более чем слово. Место, где находился Сибарис, установлено, но над ним двадцать футов почвы, и, возможно, он никогда не будет раскопан. С другой стороны, Помпеи, сравнительно неважный римский морской курорт, – притча во языцех. На месте его гибели велись раскопки, и найденные предметы оказали влияние на вкусы европейцев. Наши знания о прошлом обусловлены судьбой и везением. Но наши знания о недавних событиях неизбежно обусловливаются обстоятельствами нашей жизни и унаследованными предубеждениями. Разве может англичанин, француз, немец или американец обсуждать две мировых войны так же бесстрастно, как если бы он говорил о химической реакции? История, что бы о ней ни говорили, не является точной наукой. Она опирается на ограниченные и часто предвзятые свидетельства, а факторы, способные скорректировать предвзятость, часто недоступны. (Скажем, было бы очень полезно иметь историю римлян, написанную карфагенянином.) Клио, муза истории, имеет больше общего со своими поэтическими сестрами, чем с Уранией, музой астрономии и точных наук.