Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Эмрах Сафа Гюркан cтр.№ 151

Нам неведомо, какие именно проблемы возникли в отношениях между комендантом и гази; но хотелось бы подчеркнуть, что местные власти то ли вмешались в дело, то ли не побоялись вступить в прибыльный союз с тамошними пиратами. Самый же лучший пример того, сколь одинок был Стамбул, когда речь велась об экономических выгодах, – события, последовавшие из-за необходимости соблюдать ахиднаме 1612 года (мирное соглашение с голландцами). Алжир и тунисцы, не желая освобождать голландских невольников, игнорировали все приказы. Наконец на заседании султанского дивана, в котором участвовал капудан-ы дерья Халиль-паша, бейлербей Сулейман-паша вместе с агой янычарских подразделений клятвенно обещали освободить пленников, однако, возвратившись в Алжир, мгновенно обо всем позабыли. Проблему не решат даже десять лет спустя ^[1943]. В 1623 году английский посол Томас Ро, прибывший в Магриб добиваться того, чего не сумел сделать его голландский коллега, тоже мало что сможет и будет вынужден выкупать рабов у их хозяев одного за другим ^[1944].

Карта 19. Пролив Отранто и Адриатика

Впрочем, не только в далеких странах Магриба корсары и местные правители игнорировали столицу. Подобные проблемы ждали Стамбул и в таких пиратских гнездах Адриатики, как Влёра, Лепанто, Модон, Дуррес, Лефкас, Корони и Превеза; несмотря на все султанские фирманы, местные власти не закрывали порты перед корсарами ^[1945]. В условиях, где каждый – от санджак-беев до комендантов крепостей, от солдат до торговцев – искал прибыли, никто не позволил бы себе такой роскоши, как отказ от корсарской добычи (тем более в местах вроде Лефкаса, где почти ничего не производили). Причем здесь речь не просто о доходах, а о наличных деньгах. В 1624 году венецианцы писали о том, что власти Новы позволили магрибским гази войти в Которский залив и ограбить Пераст, за что получили немалое вознаграждение ^[1946].

И даже когда Стамбул проводил в пограничье довольно жесткую политику (как, скажем, в 1564 году), сипахий с Лефкаса вполне мог спросить человека Ахмеда-паши, насколько владельцы дирликов подвластны господину ^[1947]. Это в очередной раз доказывает, что фирманы в этих краях не значили ничего. Следует смириться с тем, что и эмир во Влёре лишь отчасти пользовался своими полномочиями, не осмеливаясь действовать законным путем, через кади или ревизоров. Местные сипахи дружили с Яйя Ашиком, «прославившим» свое имя иными преступлениями, – он подлил масла в огонь, командуя всего двумя фыркатами и 50–60 левендами на них ^[1948]. Вот еще один пример того, как музыку на пограничье заказывает тот, кто за нее платит!

Впрочем, истоки всех этих проблем восходили к тому, что Османы не располагали влиятельными военно-морскими силами в Адриатике, считавшейся венецианским озером, и были обречены обращаться к добровольцам-левендам. Последние же в годы Кипрской войны ясно доказали, насколько важен их вклад в агентурную деятельность империи ^[1949]. Кроме этого, левенды противостояли пиратам-ускокам ^[1950], которые нападали на османские корабли в Адриатике и подрывали отношения Венеции и Стамбула ^[1951], – и поэтому приходилось закрывать глаза на то, как левенды время от времени выходят за рамки и творят разбой, чтобы добыть себе кусок хлеба.

В османской историографии нет ни произведений, составленных местными властями и аристократами, ни корпуса «непристойной литературы», которую выпускали в обществе вне контроля центральной администрации благодаря печатному станку ^[1952]. В основном ее составляют документы столичной канцелярии и хроники, отображавшие настроения имперских элит. Дефицит источников, идеологическая направленность и методологические недостатки породили предубеждение, что авторитет султана и государства не подлежит обсуждению. Подобная историография, настаивающая на том, чтобы рассматривать прошлое в свете позитивистского восприятия центральной державы, сформированного после Танзимата [реформы 1839–1876 годов], легко пренебрегает и представлениями об автономии пограничных регионов.