Тайное дитя - читать онлайн книгу. Автор: Луиза Фейн cтр.№ 34

– Там, конечно, шумно. – Гарри кивает в сторону выставочного зала. – Но ведь здорово, правда? Эдвард, я думаю, конференцию ждет большой успех. Люди наконец-то начинают понимать наши идеи. Думаю, мы находимся на пороге новой светлой эры. Пожалуй, я присоединюсь к вам. Официант! Будьте любезны, чашку кофе!

Вечером, вернувшись в свой просторный номер в отеле «Уолдорф-Астория», Эдвард выдыхает из себя все утомление дня. В номере он один, а потому решает принять ванну завтра утром, а сейчас переодеться в шелковую пижаму. На тумбочке стоит графин с бурбоном. Эдвард наливает себе стаканчик «на сон грядущий», делает глоток и чувствует, как напряжение начинает уходить.

Он ложится на кровать, вытягивает длинные ноги и массирует плечи, убирая напряжение и оттуда. В Нью-Йорк он приплыл несколько дней назад и завертелся в нескончаемой череде встреч, завтраков, ланчей, обедов, «тихих баров» и джаз-клубов. Нескончаемая болтовня в облаках табачного дыма, улыбки и слишком много женских коленок, призванных поднять его пошатнувшийся дух. Но здесь, по другую сторону Атлантики, его мысли менее мрачны, нежели в доброй старой Англии. Кипучая энергия, оптимизм людей, встретившихся ему в Нью-Йорке, разительно отличаются от уныния лондонских улиц. Таймс-сквер освещена так, что ночь не отличишь от дня. Высоченное здание компании «Крайслер» и другие небоскребы поднимаются все выше и выше над улицами, запруженными народом. Нью-Йорк – это совершенно другой мир, непохожий на невысокий серый силуэт медлительного, обветшалого и гнилого Лондона.

Этот Лондон считает, что цивилизованный мир находится в свободном падении. Капитализм обречен, и никто, будь то справа или слева, не может договориться о лекарстве для его лечения. Разумеется, социалисты верят, что плановая экономика остановит распад.

Эдвард вздыхает и залпом допивает содержимое стакана. Американцы нашли ответ, продумав его несравненно лучше британцев. Ответ заключается в радикальных действиях. Там, где англичане увязают в дебатах, американцы предпочитают действовать. Пора быть решительным. Пора взять командование на себя. Перед мысленным взором Эдварда мелькает картина. Он в форме капитана английской армии, покрытой грязью и ужасом. Его солдаты – совсем молодые парни – смотрят на него, дрожа от холода и страха. Они целиком доверяют ему. Эдвард невольно вздрагивает, прогоняет видение, ныряет под одеяло и гасит ночник. Неожиданно он вспоминает про Бартона. Как бы тот чувствовал себя на залитом электричеством Манхэттене? Милый, ограниченный Бартон. Как неуютно было бы ему среди всей этой американской современности.

Эдвард дрожит всем телом. Если бы удалось остановить эти безжалостные волны дрожи, мешающие встать и заслоняющие все здравые мысли.

Темно, но над головой то и дело появляются вспышки света. Слышится гул. Это не гром. Выстрелы. Где-то поблизости. Пулеметный огонь. Нужно двигаться! Он должен встать и вернуть самообладание, а потом выбираться из этой глинистой жижи, пока его туда не затянуло и он не умер от болезненного удушья.

Он выталкивает туловище из грязи, пока не оказывается возле траншейной стенки в положении полусидя-полулежа. У него не осталось ни капли сил. Волны дрожи стали совсем неистовыми, а он бессилен их остановить. Не хочу умирать! Не здесь. Не так! Вдали слышатся повторяющиеся «бум-бум» от падающих бомб. Даже здесь эти звуки оглушают. Небо озаряется ярким оранжевым пламенем. Вновь строчат пулеметы. Их звук отдается у него в черепе и в зубах. Во рту – металлический привкус крови. Противник близко. Слишком близко.

Шум становится невыносимым. Так недолго и рехнуться. Шум проникает ему в уши и голову. Громче, еще громче. Не выдержав, он обхватывает голову руками. Съеживается, натыкаясь на ноги солдат, сгрудившихся вокруг него. Большинство из них только-только начали бриться. Они встают, стреляют, наклоняются, чтобы перезарядить винтовку, снова стреляют и снова перезаряжают. Траншея полна криков и воплей. Жидкая глина, камни, град пуль. Здесь не скроешься. Они живые мишени, обреченные на убой.

Пробивается мысль. Воспоминание. Он командир. Это его солдаты. Его парни. Он должен был бы вести их в атаку. Собирая остатки сил, озябшими пальцами он сжимает винтовку, пытаясь встать. Однако траншею накрывает новой волной огня, и ноги солдата рядом с ним подгибаются. Худощавое тело падает на Эдварда. Он отталкивает тело, и оно откатывается. Его пробивает ужас, когда он видит лицо парня. Боже мой, да это же рядовой Эйвери! Берт-черт-его-дери-Эйвери! Новобранец. Шестнадцатилетний! Всего шестнадцать лет. Солдат дергается в судорогах, глаза распахнуты от ужаса, рот широко открыт. Эдвард застывает, шокированный видом крови и кишок, вывалившихся из зияющей раны. Мокрые, белые и красные, они вязнут в глине. Часть оказывается на шинели Эдварда. Эйвери хватает ртом воздух. Затем другой рядовой, имя которого ему никак не вспомнить, хватает Эйвери и крепко держит, пока раненый не перестает дергаться.

«Прости», – произносит Эдвард. Или только думает? Прости.

Какое отвратительное, бесполезное слово!

Рядовой, такой же парень, немногим старше Эйвери, сжимает плечо Эдварда: «Ничего, капитан. Я сейчас угощу поганую немчуру, которая убила Берта». С этими словами он уходит.

Крики, стоны, новая волна огня, новые тела, падающие в траншею. Кто-то дергается в судорогах. Кто-то обделался. Кто-то истекает кровью. Кто-то плачет. Кончится ли это когда-нибудь?

У Эдварда сводит живот. Он должен справиться с собой. Он командир, обязанный спасти своих солдат. Но глина слишком вязкая, и у него нет сил с ней сражаться. Ему не встать. Ему их не спасти. Его затягивает все глубже и глубже. Но это не глина. Его тянут за собой изуродованные куски тел его ребят. Он лежит в их густой, липкой крови. Здесь ее много – целые галлоны, разлившиеся по траншее. Повсюду торчат оторванные руки, ноги и комки внутренностей. Перед ним мелькают лица солдат, полные света и жизни. Они приветливо улыбаются и подмигивают ему… Ой, сэр, не пора ли немного поболтать? Не упрямьтесь, сэр, налейте нам по стаканчику! Чудный вечер, чтобы покурить на террасе. Так как же ее зовут, сэр? Спорим, там есть на что поглядеть. Лица Батлера и Крауча, Спенсера и юного Дина. Братья-близнецы Миллеры и…

Эдвард просыпается весь в поту. Он ничего не понимает. Где грязь, холод, кровь и дерьмо? Где зловоние мертвых?

Нет, он здесь, лежит в просторной кровати, окруженный скомканными простынями. Занавески отдернуты. Нью-йоркская ночь сверкает фарами проезжающих машин; их лучи ползут по потолку. Мозг, наполовину погруженный в сон, пытается понять, откуда этот отдаленный грохот и треск. Гром? Но это не ружейный и не пулеметный огонь. Это не гул ордий. Ощупью он находит шнурок ночника и дрожащими пальцами зажигает свет. Потом смотрит на карманные часы. Шесть часов. Уже и не ночь. Шум за окнами обретает смысл. Эти звуки исходят от утренних дворников и фонарщиков, обслуживающих газовые фонари. Это звуки города, просыпающегося зимним утром.

Эдвард перемещается на край кровати и ждет, когда утихнет ужас кошмарного сна. Бешеные удары сердца замедляются. Он натягивает халат и роняет голову в ладони. Таких ярких кошмаров у него не было уже несколько лет. Он обманывал себя, думая, что все это уже позади. Однако его кошмары никуда не делись. Да и могли ли они исчезнуть? Прошлое живет у него внутри, шевелится и гниет, как ил на дне стоячего пруда.