Другая такая же партия, в ночь на 12 октября, прошла через Бугульчанскую пристань и направилась на Воскресенский Твердышева медеплавильный завод. Управляющий заводом был убит, дом его сожжен и деньги забраны. Поверстав большую часть заводских крестьян в казаки, мятежники взяли с собою все пушки, порох, снаряды и отправились к Оренбургу в стан самозванца.
18 октября толпа инсургентов, состоявшая из пяти яицких казаков и пятидесяти калмыков, появилась в виду Сорочинской крепости, находившейся в 170 верстах от Оренбурга. Как только получено было об этом сведение, казак Тимофей Чернов побывал в толпе и объявил жителям, что сам государь идет в крепость. Сговорясь с присланным в Сорочинск за порохом из Тоцкой крепости, атаманом Никифором Чулошниковым, они решили встретить мятежников с почетом. Разъезжая по городу на лошади и махая копьем, Чернов требовал, чтобы население вышло за город со звоном колоколов и святыми иконами.
– Кто встречать не пойдет, – кричал Чернов, – тех велено мне колоть.
Живший в крепости отставной сержант Измайловского полка Петр Бабаев уверял, что был в стане Пугачева, сам его видел и что по лицу и росту он точно бывший император. Уверение его смутило и начальника гарнизона, капитана Брейтигама, который приготовился было к обороне, а потом, узнав, что самозванец многих командиров за ослушание повесил, приказал снять пушки с крепости и отвезти в склад.
Утром 20 октября толпа, предшествуемая белым знаменем, стала подходить к Сорочинску. В церкви ударили в колокол, и все население с хоругвями и иконами двинулось за город. Впереди всех шел капитан Брейтигам с хлебом и солью. Самозваный полковник слез с лошади, приложился ко кресту и приказал всем идти в церковь, где отслужен был молебен за здравие императора Петра III. После молебна было произведено несколько салютационных выстрелов и началась присяга, причем священник Кирилла Васильев присягнул первый, а за ним и все остальные. После разбития кабаков и усиленной попойки мятежники удалились из Сорочинской крепости, захватив с собою две пушки, тридцать пять бочек пороху, два ящика ядер и всю денежную казну
[672].
Ободренный столь неожиданным успехом и усилением своей толпы, Пугачев, по совету главнейшим образом Зарубина (Чики) и других яицких казаков, почти ежедневно рассылал свои указы в разные стороны и спустя несколько дней по прибытии под Оренбург отправил Яицкого казака Дмитрия Лысова к калмыкам, а ссыльнокаторжного Хлопушу – на заводы. Лучшего выбора, конечно, Пугачев сделать не мог: Хлопуша знал Оренбургскую губернию вдоль и поперек, жил и работал сам на нескольких заводах, и, бегая три раза из Сибири, знал все заводы наперечет.
– Снаряжайся-ка в дорогу, – сказал однажды Шигаев, отыскав Хлопушу.
– У меня хлеба нет, – отвечал хитрый каторжник.
– О хлебе не пекись, а пойдем-ка к государю.
Хлопуша и Шигаев пришли в кибитку самозванца.
– Возьми ты двух казаков, – говорил Пугачев Хлопуше, – да провожатого с Авзяно-Петровского завода
[673], крестьянина Дмитрия Иванова, поезжай туда и объяви заводским крестьянам указ, и если будут согласны мне служить, то посмотри, есть ли мастера лить мортиры, и если есть, то прикажи лить.
Снабженный деньгами на дорогу, Хлопуша отправился по назначению, а следом за ним выехал, 14 октября, и Шигаев с указом, в котором самозванец писал: «Никогда и никого не бойтесь, и моего неприятеля, яко сущего злодея, не слушайте; кто меня не послушает, тому за то учинена будет казнь»
[674]. Имея поручение собирать казаков по верхним яицким форпостам, Шигаев успел привести до 100 человек в стан самозванца. Несколько дней спустя прибыло еще 100 человек казаков, бежавших из Яицкого городка, под начальством казака Серебрецова. Они привезли с собою связанного старшину Копеечкина, которого Пугачев, по просьбе казаков, приказал четвертовать
[675]. За казаками пришли высланные Хлопушей 83 человека заводских крестьян Преображенского (Зелаирского) Твердышева завода
[676] и привезли много денег, пять пушек и весь порох, какой был в заводе
[677].
Спустя несколько дней в стан самозванца явились: черемисский старшина Мендей с 500 человеками, башкирский старшина Альвей с 600 человеками и старшина ставропольских калмыков Дербетев с 300 человеками
[678].
По мере того как увеличивались силы мятежников, Пугачев принимал меры к теснейшей блокаде Оренбурга и, не надеясь взять крепость приступом, намерен был голодом принудить жителей сдаться и просить пощады.
Изредка самозванец подвозил свои орудия и бомбардировал город в течение нескольких дней, устраивал даже подобие осадных батарей, но, видя весьма малый успех в действиях своей артиллерии, приказал жечь сено и уничтожать запасы. Оренбургу грозила опасность в самом непродолжительном времени остаться без фуража. Поэтому генерал-поручик Рейнсдорп признал необходимым выслать из города всех лошадей, принадлежавших частным лицам и негодных казенных
[679], а рогатый и мелкий скот советовал жителям употреблять в пищу или же самим озаботиться приобретением фуража, доставать который было очень трудно и почти невозможно, ввиду наступившего холодного времени и совершенного бездорожья.