Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 93

Доверенность и власть, о которых мечтал граф П.И. Панин, были весьма обширны. Он желал, чтобы ему были подчинены не только войска, но все гражданское население, судебные места, правительственные учреждения, городское управление и чтобы над всем подчиненным ему населением он имел власть живота и смерти; чтобы он имел право избирать себе сотрудников, ставить правителей и удалять их; чтобы он, не испрашивая каждый раз повеление, мог по своему произволу и усмотрению распоряжаться всеми войсками, находящимися внутри империи; чтобы к нему было прислано тотчас же из каждого полка гвардии по 8 человек обер– и унтер-офицеров и по 50 человек из каждого гренадерского полка. Из них он намерен был составить себе конвой, как доказательство «строгого попечения о злодейском пресечении ее императорского величества». Сверх того, граф П.И. Панин просил, чтобы ему была отпущена достаточная сумма денег, но не ассигнациями, а золотом и серебром; чтобы ему было прислано подробное расписание войск, употребленных для усмирения бунта, и список генералов.

«Вот, любезнейший друг, – прибавлял он в письме брату ^[700], – по первым моим соображением все те пункты, которые мне теперь предсказывали единственные истинные верность и усердие к возлагаемому на меня делу, без помещение отнюдь ни в чем никакого собственного вида и прихоти, в том будьте вы за меня порукой и предстателем в исходатайствовании мне оных, так как и вперед лучшим нежели прежде о защищении меня и подчиненных моих от завистников и клеветников, дышащих и живущих в своих званиях не прямыми действиями службы, но единственными ухищрениями происков, на превозмножение власти своей над истинными заслугами».

Ревностный защитник интересов брата, граф Н.И. Панин с своей стороны представил императрице полученное письмо и записку, в которой предлагал сообщить графу Петру Панину все сведения о секретных комиссиях и подчинить их ему, а также разрешить вопрос о содержании как самому главнокомандующему, так и находящимся при нем лицам ^[701].

Письмо и записка ясно указали императрице на непомерное властолюбие обоих братьев. «Увидишь, голубчик, из приложенных при сем штук, – писала она Г.А. Потемкину ^[702], – что господин граф Панин из братца своего изволит делать властителя с беспредельной властью в лучшей части империи, т. е. Московской, Нижегородской, Казанской и Оренбургской губерниях, а sous-entendu есть и прочие; что если сие я подпишу, то не токмо князь Волконский будет и огорчен и смешон, но я сама ни малейше не сбережена, но пред всем светом первого враля и мне персонального оскорбителя, побоясь Пугачева, выше всех смертных в Империи хвалю и возвышаю. Вот вам книга в руки: изволь читать и признавай, что гордые затеи сих людей всех прочих выше».

Уступая навязчивости графа Н.И. Панина и отчасти мнению его партии, императрица 29 июля назначила графа Петра Ивановича Панина главнокомандующим войсками ^[703]. Пожаловав ему 5 тысяч рублей на подъем и 5 тысяч на чрезвычайные расходы, Екатерина подчинила ему только те войска, которые были уже назначены для истребления мятежа и находились на театре действий, и гражданское управление в губерниях Казанской, Оренбургской и Нижегородской, «яко такие три губернии, в которых разврат и неустройство духов уже открылось». Предоставляя графу П.И. Панину замещать только те военные и гражданские должности, которые остались вакантными, лицами по его выбору и хорошо ему известными, императрица не подчинила ему ни секретных комиссий, ни предоставила власти «живота и смерти» в подчиненных ему губерниях. Напротив того, зная характер графа П.И. Панина и его взгляды относительно так называемой черни, Екатерина II старалась указать ему, что всякая жестокость ей ненавистна. «Намерение наше, – писала она графу П.И. Панину ^[704], – в поручении вам от нас сего государственного дела не в том одном долженствует состоять, чтоб поражать, преследовать и истреблять злодеев, оружие против нас и верховной нашей власти восприявших, но паче в том, чтоб поелику возможно, сокращая пролитие крови заблуждающих, кое для матернего и человеколюбивого нашего сердца толь оскорбительно, возвращать их на путь исправление, через истребление мглы, духи их помрачившей, восстановлять везде повиновение, покой и безопасность внутреннего гражданского общежития и приводить опять все расстроенные части государственного правления в прежний их порядок».

Для этой последней цели граф Панин был снабжен открытым указом, в котором императрица требовала от гражданских и духовных властей полного содействия главнокомандующему и беспрекословного исполнения всех его приказаний, «на основаниях государственных наших военных и гражданских законов» ^[705].

Таким образом, Екатерина II сделала все, чтобы поставить нового главнокомандующего в известные рамки и не дать ему той обширной власти, которую он наметил в письме к брату от 26 июля.

Все это очень не нравилось обоим братьям. Граф Никита Панин писал брату, что он «с первого дня приметить мог, что сколько по рассудку употребление тебя к настоящему твоему делу ни сочтено было совершенно нужным (?) и необходимым, однако столько же по последней мере сочтено оное внутренне крайним и чувствительным себе уничижением, и, следовательно, растроганное сим чувствие обратилось все против меня, а тот [Потемкин], которому бы надобно было мне служить подпорой, уже от некоторого времени забыл все свои передо мной обеты, и хотя, как я думаю, не сделался мне еще врагом, но по последней мере, по рвению своего высокомерия и надменности, оставил меня так, как и многих других, в которых увидел он, что более ему нет собственной нужды».

Тем не менее граф Никита Панин все еще пытался добиться более широких полномочий брату и с этой целью объяснялся с Г.А. Потемкиным, «с которым, – по его словам ^[706], – никакое и никогда объяснение места иметь не может, потому что он ничего не внемлет или внимать не хочет, а все решит дерзостью своего ума». Принудив, однако же, Потемкина прочитать письмо брата, граф Никита Панин получил от него ответ, что все пункты, испрашиваемые главнокомандующим, разрешены отправленными уже к нему наставлениями; что императрица написала ему письмо, что ведомости о войсках отправлены будут и проч.

Граф Н. Панин был недоволен таким ответом и считал себя обиженным. «Я уверен, мой любезный друг, – писал он брату, – что ты собственным своим проницанием уже довольно постигнешь, в каком критическом положении я теперь, и как очевидно извлекают меня из участвования в твоем деле, как будто бы в возмездие тому, что крайность привела к употреблению тебя, а из сего выходит самое притеснение и всем моим делам. Честью и совестью тебе клянусь, мой друг, что один только настоящий кризис о спасении отечества может меня удерживать, после чего истинно ничто в службе не остановит. Нам уже и на остаток нашего короткого века быть не может никакого другого средства и положения спасти нам свои седины и закрыть глаза с тем именем в нашем отечестве, которое мы себе приобрели».