История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Закавказье. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 19

Среди шума и общего веселья раздавались выстрелы, и, по седьмому выстрелу, отец передавал ребенка в руки аталыка.

Все собрание отвечало на седьмой выстрел общим залпом, и на пороге сакли показывалось сияющее от удовольствия и сознания собственного достоинства лицо аталыка.

Бережно держа на руках младенца, он проносил его мерными шагами в свою саклю, между двумя рядами девушек, певших колыбельную песню:

и проч.

Переступив порог своего жилища, аталык клал младенца на пол и, взывая к Мерей-Моп (Сыну Марии), испрашивал благословение новорожденному. Затем, взяв кусок священного воска, аталык прикасался им несколько раз ко лбу и губам воспитанника; потом, нарисовав на куске железа или жести очертание креста, обводил его кинжалом, и таким образом приготовлялся амулет.

Взяв в руки этот кусочек, аталык произносил молитву.

– Бог, сотворивший нас! – говорил он. – Жизни нашей сберегатель, ты даешь нам хлеб, даешь нам мужество и храбрость… избавляешь от пули и шашки врага; помоги мне, в нужде и кровной обиде, оставить на моем оружии кровь врага твоего и моего, недостойного твоей милости, недостойного и моего прощения. Но не дай мне в мести и вражде согрешить против твоего приказания!

«Зашив амулет в кожу и прикрепив к нему тесьму, непременно из воловьей или, еще чаще, из бараньей жилы, аталык надевает это сокровище на ребенка».

В первые дни жизни младенца попечение о нем аталыка может быть сравнено только с попечением родного отца, а ласки, расточаемые им своему воспитаннику, – с нежной любовью матери. До шестилетнего возраста мальчик оставлялся на воле, но с этого возраста начиналось систематическое его воспитание, составлявшее немалый труд для аталыка и пытку для ребенка. С наступлением седьмого года аталык бережно переносил сонного ребенка с мягкого и душистого сена, служившего ему постоянным ложем, на жесткий войлок.

Проснувшись наутро, мальчик приходил в недоумение, но аталык скоро разъяснял ему новость положения.

– Сегодня ты должен проститься с негою и сеном, – говорил он своему воспитаннику. – Тебе ровно шесть лет, а это начало жизни горца, начало терпения, труда, пытки и бессонных ночей. Сегодня мы с тобой забьем первый заряд в дуло винтовки, сегодня ты услышишь первое ржание твоего коня…

– Как моего? – перебивал еще более удивленный мальчик.

– Так, твоего, – спокойно отвечал аталык. – Отец твой знает правила горского воспитания, помнит, что сегодня шестилетие его сына, и прислал ему винтовку, пару пистолетов, кинжал, шашку и чистокровного карабахца.

С этими словами аталык показывал ребенку все вещи и коня, присланного ему отцом. Молодая кровь кипела в жилах горца; он с охотой учился стрелять, крепко держаться в седле, управлять бешеным конем – все это его тешило, занимало его. Воспитатель учил его не терять напрасно пороха и стрелять без промаха. От забав и легких занятий аталык переходил к более трудным, и мальчик мало-помалу втягивался в суровую и полную лишений жизнь горца.

Часто, в самые темные и ненастные ночи, аталык будил своего воспитанника, накидывал ему на плечи бурку, пристегивал кинжал, а за плечо винтовку и уводил из сакли.

Взявшись рука за руку, молча взбирались они на скалы и проходили по краям бездны. Ветер, волнуя потоки на дне мрачной пропасти, свистал вокруг путников; густой мрак ночи изредка прорезывался ярким лучом молнии и на мгновение освещал окрестность; тогда усталые и измученные, но добровольные скитальцы отыскивали удобное место, расстилали бурки и кидались на свою постель. Но и тут аталык не давал заснуть утомившемуся юноше.

Под свист ветра, вой шакалов и шум катившихся в пропасть камней он рассказывал воспитаннику страшную историю кровной мести или о каком-нибудь привидении, бродящем с незапамятных времен по окружным скалам и нападающем на поздних путников. Докончив свой рассказ, аталык подымался сам с постели и подымал своего молодого товарища.

– Ну, теперь веди меня домой, – говорил он мальчику, накидывая на плечи его бурку, – старайся, привыкай во тьме ночи найти тропинку…

Хороший аталык, приучив мальчика взбираться по ночам на крутизну скал, отыскивать, по признакам, верную тропу над разверстыми пропастями и не страшиться ни воя шакала, ни отдаленного смеха и говора, не кончал еще тем воспитания. С достижением двенадцатилетнего возраста он отправлялся вместе с воспитанником в наезды.

– Едем совершенствоваться, – говорил он, передавая ему новую черкеску, присланную отцом.

В одно утро, заседлав и накормив коней, взяв патронов и горсти три проса, что составляло весь запас съестных припасов, всадники оставляли саклю. Они отправлялись на жизнь скитальческую, жизнь абреков, полную всевозможных лишений. Питаясь тем, что бог пошлет убить в лесу, отдыхая под дождем и на мокрой земле, встречаясь с различного рода опасностями и хищниками, добровольные изгнанники из родного края проводили иногда в таком странствовании целые годы.

По понятию абазин, дитя, отданное на воспитание, до совершеннолетия не должно знать своих родителей и близких родственников, а отцу и матери приласкать его считается большим неприличием и даже пороком.

Отданный на воспитание мальчик оставался в чужом доме до четырнадцатилетнего возраста и затем, с разными церемониями, возвращался в дом родительский.

Проведя лучшие года своей юности в семействе аталыка, естественно, что мальчик привыкал к нему более, чем к родному отцу; что между воспитателем и воспитывающимся устанавливалась прочная нравственная связь и что, наконец, воспитанник свыкался с характером жизни семейства, в котором провел молодость. Это последнее обстоятельство весьма дурно отзывалось на семейной жизни абхазца. Так, случается весьма часто, что отец-христианин отдает своего сына на воспитание аталыку-магометанину. Возвращаясь в родительский дом уже взрослым, некрещеным и исповедующим магометанскую веру, сын вносит в дом отца и все обычаи мусульманства. Следствием этого весьма часто бывают семейные раздоры и полнейший разврат.

Разврат и цинизм проявляются в народе и при погребении умерших. В доме, где бывает покойник, собираются мужчины и женщины, садятся вокруг гроба, проводят всю ночь в пении разных песен, в которых, как говорят, даже зачастую ругают умершего, и, когда одни из присутствующих плачут, другие смеются и поют.

«Один причетник рассказывал, как очевидец, – пишет архиепископ Имеретинский Гавриил, – следующий случай. Читал он ночью около покойника псалтырь. Дом, по обыкновению, был наполнен мужчинами и женщинами, певшими свои песни. Вдруг у него кто-то загасил свечу; огонь же на очаге, посредине комнаты, кем-то мгновенно был залит водою. Воцарилась темнота. Заметно было, что мужчины и женщины кидались друг к другу и перемешивались между собою; послышались смех, писк, визг; гроб покойника опрокинулся в темноте. С какой целью произошла эта свалка – достоверно неизвестно; но есть повод опасаться, что в подобных случаях предаются гнусному разврату и что этот мерзостный обычай есть какого-либо языческого происхождения».