История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 73

Это был восьмидесятилетний старец, более сорока лет исполнявший должность визиря и служивший трем государям. В правление Ага-Магомед-хана он научился хитрить, лукавить и творить всякого рода беззакония. Приговоренный несколько раз к смертной казни и случайно уцелевший, Мирза-Шефи пытался сам отравить одного министра, завидуя дарованиям и доверенности, которую приобрел тот у шаха. Изобличение в этом последнем преступлении не повредило служебному положению Мирзы-Шефи, и «для заглажения вины надобно только было в присутствии его (шаха) просить прощения на коленях у того, кого он отравить старался, а шаху заплатить штраф деньгами». Потеряв всех своих сыновей, визирь был в отчаянии, что некому передать в наследство «благородные свои свойства», и при чрезвычайной скупости продолжал грабежом увеличивать свое состояние. Шах покровительствовал грабежу первого своего советника с намерением воспользоваться его богатствами. Единственная дочь визиря была объявлена с десятилетнего возраста невестою одного из сыновей шаха, и несчастной не было спасения. Хотя первый жених ее умер, но шах, не теряя времени, заместил его другим, что нетрудно было сделать, так как у «средоточия вселенной» было более 70 сыновей. Мирза-Шефи любил много и скоро говорить и никогда не вникал в то, что ему говорили; в разговорах серьезных он всегда старался уклониться от прямого и определенного ответа ^[348].

У садр-азама Соколов застал Мирза-Безюрга и Махмуд-хана, второго адъютанта шаха. По прочтении церемониала Соколов предложил сделать несколько добавлений для большей парадности въезда. В числе этих добавлений было поставлено условие, чтобы послу была прислана подседельная лошадь в приличном уборе и высланы заводные лошади, «для почести и украшения церемонии». Персияне отвечали, что, по обычаю двора, лошади, как подседельная, так и заводные, высланные от шаха, должны быть приняты послом в подарок. Напомнив Соколову поступок Ермолова в Тавризе, Мирза-Безюрг и садр-азам находили невозможным прибавить параграф о лошадях, дабы шах не мог получить отказа. После споров и возражений совещавшиеся решили доложить шаху, и, к удивлению Соколова, садр-азам, не переговоривши о других параграфах церемониала, вынес от шаха уже утвержденный церемониал, в котором было сказано, что послу будет подведена подседельная лошадь, а о заводных ничего не упомянуто. Не зная, принять или нет этот церемониал, Соколов отправил его к Ермолову и спрашивал, как поступить ему.

«С бестолковым народом, – отвечал Алексей Петрович Соколову ^[349], – мудрено сделать и то, в чем вы успели. Все однако же не то, что бы я хотел, но соглашаюсь потому только, чтоб при первом случае не сделать неприятности отказом и тем более, что церемониал утвержден самим шахом, чего по содержанию первого церемониала предполагать было невозможно. Скажите садр-азаму (Мирзе-Шефи), что я принимаю церемониал и приеду, но только не завтра, а послезавтра, и то если в лагере все готово будет приличным образом. Завтра никак не приеду, в чем можете, ваше превосходительство, поручиться за меня. Возвращаю персидский церемониал с тем, чтобы вы испросили приложение печати, представя, что оный препровожден будет к нашему министерству, для рассмотрения и доклада императору, а то без печати он не имеет достоверности.

С каймакамом (Мирза-Безюргом) избегайте объяснений, вежливым образом обращая разговор на меня, что мне известно, как я был обманут. Хвалите Аббас-Мирзу, чтобы мне не хвалить уже его более. Будьте ласковы с Мирза-Абуль-Хасан-ханом; Абдул-Вехабу окажите отличное уважение и прежде с ним объяснитесь, что мне никак невозможно завтра приехать по причине, что лагерь не готов. Берегите садр-азама (Мирзу-Шефи) из почтения к древности: в антиках и ослы имеют свою цену. Прикажите кому-нибудь позаботиться, чтоб послезавтра приготовлена была провизия в лагере. Стыдно будет в народе, что останемся без пищи: все знают, что у нас нет рамазана (поста)».

В четыре часа пополудни 26 июля русский посол, при многочисленном стечении народа, переехал в лагерь в Султанию, на лошади шаха, под чепраком, шитым золотом и серебром и с изумрудным убором. В то время, когда Ермолов подъезжал к посольской палатке, над нею взвился флаг с русским гербом. На следующее утро Алексей Петрович отправился к Мирзе-Шефи для вручения ему грамоты императора Александра. Садр-азам принял его с необычайною приветливостью и осыпал любезностями; Ермолов отвечал тем же и в знак глубокого уважения назвал его отцом, которому, как покорный сын, обещал быть совершенно откровенным во всех поступках и делах. «Итак, – говорит Алексей Петрович в своих записках, – о чем невыгодно мне было трактовать с ним, как с верховным визирем, я обращался к нему как к отцу; когда же надобно было возражать ему или постращать, то, храня почтение как сын, я облекался в образ посла».

Первые совещания ограничились составлением церемониала для предстоявшей аудиенции у шаха, состоявшейся 31 июля.

С утра этого дня все пространство от посольского лагеря и до шахской палатки, составлявшее около 1000 шагов, было занято персидскими войсками, построенными в две линии. В 11 часов утра приехал за Ермоловым второй адъютант шаха Махмуд-хан и объявил между прочим, что свита посла будет построена в шахской палатке в одну линию. Так как она состояла из 20 человек и половине пришлось бы стоять вне палатки, под открытым небом, то Ермолов потребовал отмены этого распоряжения, заявив, что в противном случае он отправится к шаху только один с переводчиком.

После взаимных пересылок и переговоров было решено всем чинам посольства остаться в палатке телохранителей, куда и отправился Ермолов со свитою и музыкою. Встреченный зятем шаха Аллах-Яр-ханом и другими сановниками, в числе коих находился и Мирза-Абуль-Хасан-хан, Ермолов и здесь не согласился надеть красные чулки и войти к шаху без туфель, но вошел в сапогах, и за особую уступчивость посла было принято то, что шагов за сто от шахской палатки один из лакеев стер пыль с сапог Ермолова ^[350].

Палатка, в которой происходила аудиенция, была разбита на возвышении, выложенном кирпичом, покрытым сплошь коврами. В углублении ее поставлен был богато убранный трон с подножием, на котором изображен отдыхающий лев. На троне сидел шах в большой короне и парчовой одежде, осыпанной драгоценными каменьями ^[351]. По правую сторону трона стояли 14 шахских сыновей, а подле них чиновник с блюдом, на котором лежала малая корона. По левую сторону находились 4 гулям-пишхидмета (стража, охраняющая особу шаха и комплектуемая из лучших фамилий), державшие шахские регалии: щит, саблю, скипетр и ковчежец с шахскою печатью.

Предшествуемый двумя советниками посольства, из коих один нес на золотом блюде грамоту императора, Ермолов при входе на площадку сделал один поклон, на средине другой и, наконец, подойдя к палатке, третий.