Наикратчайшая история Китая. От древних династий к современной супердержаве - читать онлайн книгу. Автор: Линда Джейвин cтр.№ 37

Военно-воздушные силы республиканцев сбросили на Запретный город три бомбы. Взорвалась лишь одна из них, ранив одного из носильщиков паланкина Пуи. Через двенадцать дней Пуи во второй раз отрекся от престола, но ему все же разрешили жить во дворце. Генерал Чжан Сюнь попросил убежища в посольстве Голландии. На пост президента был назначен новый несчастный, а страна продолжала погружаться в хаос и раздробленность, пока военачальники, обладавшие территориальной базой и армией для ее защиты, по сути нарезали Китай на вотчины. Некоторые из этих военачальников были преданы Юань Шикаю, другие были бандитами или опиумными контрабандистами. Один был христианином и крестил свои войска из брандспойта. Еще один предложил политическую программу, в которой головокружительным образом смешивались «милитаризм, национализм, анархизм, демократия, капитализм, коммунизм, индивидуализм, универсализм, патернализм и утопизм» [4].

Обновление и брожение

В китайских университетах, устроенных по западному образцу, возникло Движение за новую культуру. Оно выступало за демократию, верховенство закона и гражданских прав, в том числе и для женщин. Когда в 1918 году программный журнал движения «Новая молодежь» опубликовал перевод «Кукольного дома» Генрика Ибсена, Нора стала иконой для молодых женщин, сопротивлявшихся договорным бракам. Английская феминистка, социалистка и сторонница контроля над рождаемостью Дора Блэк в 1920–1921 годах провела в Китае десять месяцев вместе со своим любовником и будущим мужем, философом Бертраном Расселом. Ее так впечатлили встречи со студентками и их интерес ко всему, от свободной любви и контрацепции до социальных реформ, что она утверждала, будто эти «женщины-воины» более прогрессивны, чем самые прогрессивные европейские женщины [5].

Авторы «Новой молодежи» не выносили закоснелую ортодоксальность узаконенного конфуцианства, считая, что его «благородная» одержимость умеренностью, социальной иерархией и преданностью власти несовместима со становящимся все более современным Китаем. Единственные «благородные мужи», которые могут «спасти Китай от политической, моральной, образовательной и интеллектуальной тьмы, в которой он сейчас находится», как писал основатель и редактор журнала Чэнь Дусю (1879–1942), – это «госпожа Наука и госпожа Демократия» [6]. «Новая молодежь» пропагандировала народный язык в противовес архаичному литературному, основанному на конфуцианской классике и требующему высокой образованности для его понимания. Философ и просветитель Ху Ши (1891–1962) выразился просто: «Говори на языке того времени, в котором живешь» [7].

Многие идеи, принятые Движением за новую культуру, пришли в Китай из Японии. Китайцы, получавшие образование в Японии в последние годы существования Цин и в начале республиканского периода, познакомились там с огромным количеством философских, политических и других произведений из Европы в японском переводе, в котором широко использовались каньцзи, китайские иероглифы; из них составлялись готовые китайские сочетания для самых разных слов, от «политики» до «демократии» и «цивилизации». Среди тех, кто переводил эти тексты на китайский, был студент-медик Чжоу Шужэнь (1881–1936), который оставил медицину, чтобы заняться лечением того, что он рассматривал как духовную болезнь Китая. Взяв псевдоним Лу Синь, он писал язвительные критические произведения о традиционном китайском обществе и культуре, утверждая, что «писатель должен критиковать то, что кажется ему ложным, с той же силой, с которой он пропагандирует то, что считает истинным. Он должен проникаться тем, что ненавидит, с еще большим пылом, чем тем, что он любит, – как Геракл сжимал в крепких объятиях гиганта Антея, чтобы сломать ему ребра» [8]. «Спасите детей», последняя строка его рассказа «Дневник сумасшедшего», будет вновь и вновь появляться в качестве лозунга народных движений вплоть до студенческих протестов 1989 года.

Действие самого культового произведения Лу Синя, новеллы под названием «Подлинная история А-Кью», происходит в конце правления Цин. Отвратительный антигерой, чье имя использовано в названии новеллы, – ничтожество, главная забота которого – сохранить лицо, а главный талант – самообман, при помощи которого он каждое поражение превращает в воображаемую победу. Он услужлив по отношению к вышестоящим и третирует тех, кто находится на социальной лестнице даже ниже его самого. По словам Лу Синя, он хотел, чтобы читатели узнавали черты А-Кью в себе и в более широких слоях общества, открывая таким образом «дорогу к самонаблюдению» [9].

Позже Мао назовет Лу Синя мудрецом современной эпохи – таким, каким был Конфуций для Древнего Китая, и скажет, что он изучал общество вокруг него «и в микроскоп, и в телескоп». Его продолжительное влияние трудно переоценить, даже несмотря на то, что сегодня КПК преуменьшает гуманизм и неприятие догм авторитаризма в его работах.

Во время Первой мировой войны около 140 000 китайских рабочих отправились в Европу, чтобы помочь силам союзников; они работали в доках, копали траншеи, производили обмундирование и доставляли его на фронт, чинили танки и строили бараки и полевые госпитали [10]. Это была грязная и опасная работа, тысячи из них лишились жизни. Празднуя победу союзников в 1918 году, китайский народ надеялся, что союзники вознаградят их, вернув Китаю бывшие немецкие концессии. Разве президент США Вудро Вильсон не говорил о равенстве наций и о праве на национальное самоопределение? Вместо этого Версальский договор, обнародованный в апреле 1919 года, отдал немецкие концессии Японии.

4 мая 1919 года тысячи студентов, чьи ряды пополнили многочисленные простые граждане, прошли в Пекине маршем к воротам Тяньаньмэнь и к Посольскому кварталу. Их привела в ярость и неспособность правительства защитить интересы нации, и сам договор. Движение 4 мая слилось с Движением за новую культуру и стало масштабным и долгосрочным стартом к глобальной цели, объединявшей в себе национальное спасение, политические реформы, гражданские права, культурное обновление и всеобщее образование. Брожение в общественной, литературной и интеллектуальной среде распространилось по всей стране по недавно проложенным железнодорожным веткам и дорогам, по телеграфу, телефону и через энергичную народную прессу.

Протесты 4 мая 1919 г. начались в Пекине и распространились по всей стране вместе со вторым антияпонским бойкотом, однако Япония отказалась уступать свою власть в Шаньдуне или где бы то ни было

В культуре реформаторы столкнулись с сопротивлением со стороны старой гвардии. Родившийся в Малайе профессор западной литературы Пекинского университета Гу Хунмин (1857–1928), который за два десятилетия до того выступал против Стодневной реформы, опасался, что всеобщая грамотность заставит «любого помощника конюха в Пекине желать участия в политике», на что Ху Ши ответил: «Единственный способ иметь демократию – это обзавестись ею» [11].

Общество менялось: индустриализация создала городской рабочий класс, предложила женщинам дорогу к финансовой независимости, а крестьянам – выход из сельской бедности. Даже те, кто больше других тосковал по старым временам, понимали, что пути назад нет. Литературный критик Тао Юцзэн (1886–1927), творивший под псевдонимом «Идол Тао», с тоской писал о бинтовании ног, что «никто не подумал бы заставить старое снова командовать, но почему бы не восхищаться тем, что уже существует?» [12].