Принц Модильяни - читать онлайн книгу. Автор: Анджело Лонгони cтр.№ 71

– С кем ты общаешься из итальянцев?

– Со всеми. С Боччони, Баллой, Карра…

– А с Гильей?

– А это кто?

– Оскар Гилья.

– Оскар Гилья?

– В Италии он сейчас самый интересный художник. Ты его не знаешь?

– Правда? Я не знаю, кто он такой.

– Видишь? Выходит, не со всеми общаешься.

– Кто этот Гилья? Как я могу его найти?

– Он из Ливорно, как и я. Мануэль с ним знаком.

– Дай мне его адрес.

– Хорошо, дам.

Джино разочарован.

– Я не понимаю твою враждебность.

– Я не враждебен. Просто я не верю в абсолютные провозглашения, и ты это знаешь.

– Но как я могу себя называть?

– Джино, ты это у меня спрашиваешь? Я не знаю, это ты скажи мне.

– Попробуй.

– Кубист?

– Кубист-футурист.

– Великолепно. Кубист, футурист, ерундист…

– Ты всегда шутишь.

– А что, я должен воспринимать тебя всерьез?

– Очень даже всерьез.

– Тогда я на полном серьезе тебе скажу, что я не кубист, не футурист и не фовист. Я никто. Я – Модильяни.

– Да, ты все время это повторяешь.

– А скажи-ка, нет ли каких-либо преимуществ в принадлежности к этим течениям?

– Амедео, прошу тебя…

– Пойми, организованная группа людей всегда пытается извлечь выгоду.

– Что ты хочешь сказать?

– Что группа влияет на критиков, продавцов картин, общественное мнение, создает престиж, помогает зарабатывать деньги… В общем, возможно, что ваш футуризм необходим всего лишь для оказания давления.

– Амедео, ты просто ненормальный. Чего ты хочешь добиться своей критикой? Быть всегда одиноким?

– Джино, я и так одинокий… Не то чтобы я хочу им быть… Я такой есть. Это разные вещи.

– Друзья, мы двигаемся так же быстро, как прогресс, наука, индустрия и техника. Человечество переживает глубокие изменения, и мы уверены в лучезарном великолепии будущего. В Италии мы активно пропагандируем и разъясняем наши идеи, и первый вариант манифеста футуризма уже опубликован в газетах Неаполя, Болоньи и Мантуи. Мы намерены основать футуристическое движение непосредственно в Париже. Для этого мы должны подготовить почву. Но мы должны действовать быстро.

Быстро. Я узнал, что этот Маринетти так маниакально любит скорость, что вылетел с дороги на своей машине в окрестностях Милана. Его вытащили из канавы вместе с его «Изоттой Фраскини» ^[29]. Не очень-то хорошая реклама его движения. Тем не менее он приятный, и я слушаю его с удовольствием; во многом еще и потому, что в кафе, где организовано собрание, угощают вином в неограниченном количестве и пирожными. Я слушаю его и пью вино.

– Мы будем воспевать огромные толпы, возбужденные работой, удовольствием и бунтом; мы будем воспевать революции; мы будем воспевать дрожь и ночной жар арсеналов, верфей и железнодорожных вокзалов…

То, что я слышу, не вызывает у меня никаких эмоций. Возможно, это оттого, что благодаря вину я чувствую себя очень расслабленным – и совершенно не хочу оказаться среди шумных станков. Этот Маринетти – человек хитрый, полный жизни и энтузиазма, но он не говорит ничего такого, что могло бы меня возбудить. Я смотрю по сторонам. У всех довольно скучающие лица, кроме Северини, Боччони и Баллы. Мануэль слушает рассеянно, он погружен в себя. Макс Жакоб, как я уже понял, все время равняется на позицию Пикассо, питая к нему безграничное благоговение, – Пикассо же слушает Маринетти с немного мрачной улыбкой.

– Искусство нуждается в колебании и синтетическом представлении движения. Мы хотим позаимствовать принципы наших друзей-кубистов и не игнорируем декомпозицию формы.

Маринетти бросает на Пикассо понимающий взгляд – и я не могу не заметить его легкую зависимость, практически потребность быть признанным и одобренным Пабло, который делает вид, что не замечает этот призыв.

– Однако мы хотим пойти дальше и показать предмет в быстром и агрессивном движении. Никакое произведение, лишенное агрессивного характера, не может быть шедевром.

Я уже выпил несколько бокалов вина и наливаю себе очередной. Его слова наводят на меня скуку, веки Пабло тоже опускаются. Неправильно априори, не вникнув, отклонять идеи других, но в случае с футуризмом я точно чувствую себя посторонним. Однако вино меня успокаивает.

– Восхищаться в наши дни античной картиной – это значит поместить нашу восприимчивость в погребальную урну вместо того, чтобы проецировать ее в будущее. Великолепие мира обогатилось новой красотой – красотой скорости.

Но если этот Маринетти так любит скорость и динамичность, почему я тогда все больше хочу спать от его слов?

– Мы намерены воспеть агрессивное действие, лихорадочную бессонницу.

Бессонницу?

– Бег гонщика, смертельный прыжок, удар кулаком и пощечину.

В этот момент я ощущаю нечто похожее на удар кулаком; мгновенно все становится темным, черным, погружается во мрак.

– Амедео, Амедео…

Я слышу далекий голос.

– Амедео, проснись.

Я открываю глаза. Джино Северини наклонился ко мне, положил руку на плечо и слегка меня трясет.

– Амедео, черт возьми, ты спишь!

– Что?

– Ты спал.

Я оглядываюсь вокруг и вижу, что монолог Маринетти завершился, все уже встали со своих мест, разговаривают и пьют вино. На меня никто не обращает особого внимания, и я не думаю, что кто-то заметил, как я спал.

– Я в самом деле спал?

Джино нервничает.

– Ты даже храпел!

– Серьезно? Мне жаль.

– Ты ставишь меня в неловкое положение…

Я не могу сдержать смех.

– Джино, ты представитель богемы, который нарушает все правила. И что? Теперь ты беспокоишься, что я тебя ставлю в неловкое положение?

– Правила нарушаются, когда мы совершаем что-то революционное. А не во время сна.

– Ох, ты так достал, что я точно не стану футуристом.

– Пойдем, познакомлю тебя с Маринетти.

– Это необходимо?

– Ты ел и пил за его счет, теперь ты должен с ним познакомиться.

– Какой же ты буржуазный.