Принц Модильяни - читать онлайн книгу. Автор: Анджело Лонгони cтр.№ 75

– Ты негодяй!

– А ты «порядочная» девушка, которая до сих пор живет с мамочкой.

Очевидно, Маргерита тоже решила вернуться к старым семейным привычкам – решению проблем физическим способом. Она берет подвернувшуюся под руку пепельницу и запускает ее в меня с завидной ловкостью и точностью. Она, однако, не застает меня врасплох – и я успеваю пригнуться. К сожалению, пепельница угодила в мамин кофейный сервиз, несколько чашек звонко разлетелись на кусочки.

– Потаскун!

– О, какое слово! Из уст синьоры! Точнее, синьорины…

– Да, потаскун! Шлюхи – единственные, кто может находиться рядом с тобой.

– Ты права. Кстати, я заметил, что они человечны; девственницы же часто лишены этого качества.

На этот раз в меня летит стакан. Мне снова удается уклониться, но, к несчастью, стакан попадает в стеклянную дверцу серванта – и она разбивается вдребезги. Именно в этот момент моя мать заходит в комнату.

– Прекратите!

Мы все смотрим друг на друга, и я просто не могу сдержаться и не съязвить:

– Хорошо, что ты пришла. Твоя дочь постепенно разрушает дом.

– Ты меня оскорбил!

– А ты меня назвала потаскуном.

– А ты меня назвал девственницей-весталкой!

– Это же комплимент.

– Я сказала, прекратите!

– Мама, прости, но в этот раз ситуация не разрешится только словом «прекратите».

– Что ты хочешь сказать?

– У нас серьезная проблема, и нам нужно поговорить.

Маргерита снова взрывается:

– Давай, снова запудри ей мозг, как ты это всегда делал! Тебе же все дозволено, в том числе плохо отзываться о своей семье…

– Я никогда не говорил ничего плохого о своей семье. Учитывая то, что ты мне сказала, – скорее, моя семья плохо отзывается обо мне.

Моя мать строго смотрит на меня, а я продолжаю:

– Твоя дочь рассказала, что думают обо мне братья. О том, что думает она, все понятно по осколкам стекла на полу.

Маргерита тут же нападает:

– Давай, попроси маму защитить тебя! Так было всегда, с самого твоего рождения.

Моя мать поворачивается к Маргерите и угрожающе приближается к ней.

– Что ты сказала?

– А что, это неправда?

– Твой брат всегда болел.

– Ну и что? По этой причине ему все дозволено?

Мама прикладывает нечеловеческое усилие, чтобы оставаться спокойной.

– Что ему дозволено? Скажи мне! О чем ты говоришь? О тех скромных деньгах, которые я ему отправляю? В этом причина? Что ему еще дозволено?

Моя сестра не отвечает. Как будто те суждения, которые она высказывала мне наедине, внезапно стерлись из ее сознания.

– Маргерита, отвечай!

Маргерита бросается на диван и начинает рыдать, как она всегда делала в детстве.

– Какой стыд… Мои дети не должны опускаться до такого.

Мама оглядывается вокруг. Зрелище печальное: осколки фарфора, стекла, рыдающая дочь.

– Объясните мне, почему вы так себя ведете?

Пока Маргерита плачет, я не могу не пояснить некоторые принятые решения:

– Мама, я больше не хочу, чтобы ты присылала мне деньги дяди Амедео.

– Почему?

– Потому что я не хочу и дальше выслушивать осуждение, в том числе от моих братьев.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю об Эмануэле и Умберто.

Повисает тишина. Мама не отвечает – и это значит, что Маргерита сказала правду.

– Возможно, они правы. Быть художником влечет за собой иные привилегии по сравнению с более благородными и достойными профессиями. Дядя Амедео спокойно профинансировал их учебу, но мы не можем оплачивать его наследством мое пребывание в Париже, потому что оно безнравственное, учитывая, что это упаднический город.

– Амедео…

– Мама, дай мне закончить. Хотя бы раз назовем вещи своими именами. Великий представитель социалистов, человек, который благородно борется за права рабочих и эксплуатируемых, переживает, чтобы наследство твоего брата не было растрачено.

– Это не так. Просто он опасается, что в Париже твое здоровье может ухудшиться.

– Ах да, конечно, он хочет оградить меня от опасности. Теперь все понятно.

С плохо скрываемой иронией я обращаюсь к Маргерите, которая вытирает слезы:

– Маргерита, получается, что ты ничего не поняла. Эмануэле вовсе не переживает из-за тех денег, что нам оставил дядя и которые мама отправляла мне.

Мама резко поворачивается к Маргерите.

– Ты так сказала?

Маргерита не отвечает, зато я продолжаю, на этот раз без какой-либо иронии и достаточно твердым тоном:

– Да, мама, она так сказала, и я думаю, что это правда. Мне больше не нужны деньги, я же все равно «не сделаю ничего хорошего» в Париже и «все потрачу на развлечения». Наш дорогой Эмануэле навел справки о том, чем я занимаюсь. Верно, Маргерита?

Лицо моей матери постепенно краснеет.

– А теперь вы оба, без обсуждений и разговоров, в полной тишине, соберете все осколки с пола. Я больше не желаю слышать ни слова, ясно?

Она поворачивается к нам спиной и уходит.

Пока я собираю осколки с пола, во мне ясно и четко формируется убеждение, что я сделал правильный выбор, решив уехать из Ливорно. Здесь для меня нет жизни, и никто меня не понимает. Если бы я был здоровым и независимым, таких ссор не случалось бы. Если бы из-за моей болезни я не был особенно любим мамой, мне бы не пришлось жить с грузом ревности Маргериты. Но все сложилось так, как сложилось. А как я могу жить, подавленный непониманием своих родных?

Единственной альтернативной возможностью для меня была бы работа в школе вместе с мамой и сестрой, я бы преподавал рисование или французский. В свободное время я бы мог рисовать и, пожалуй, написать картину для продажи. Или же я мог бы помогать брату в его политической карьере, сопровождал бы его в поездках и был бы его секретарем; возможно, впоследствии и для меня наметилась бы призрачная возможность войти в его мир в качестве «младшего брата».

Так или иначе, меня бы все равно угнетал призрак туберкулеза, готового поразить в любой момент. Я бы не рисковал, живя в лишениях, я был бы защищен и окружен заботой. Но я не ищу уверенности в жизни – я ищу себя.

У меня ясное представление о том, что я больше никому не принадлежу. Я отдалился, и меня отдалили. Они не понимают искусство и не верят в мое творческое развитие (а также в улучшение моей финансовой ситуации).

Маргерита решила быть лишь тенью моей матери, она напугана неопределенностью своего будущего, которое, возможно, проведет в одиночестве, без мужа, без детей и без финансовой стабильности. Все обеспокоены своими страхами – а моя мама устает и страдает больше других.