Настоящая жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Брендон Тейлор cтр.№ 16

И все же испортить чашки нарочно было слишком даже для Даны. Она ведь не подлая по натуре, просто ленивая и неаккуратная.

– Во сколько ее тут видели? Я в лаборатории до полуночи сидел. Каждый день, – говорит он Бриджит.

– В два ночи, – отвечает Бриджит, и Уоллас отшатывается.

– Не может быть.

– Как я и сказала, сама я ее не видела. Передаю только то, что говорят другие.

– Но какой ей смысл так поступать?

– А зачем ей смысл? Она ведь одаренная, – выплевывает Бриджит, повторяя любимое словечко Эдит, в ее устах обозначающее нечто прямо противоположное. Уоллас смеется. «Одаренность – это сахар, который должен подсластить горечь неудачи. Некоторым можно ошибаться снова и снова, и никто слова не скажет – ведь они одаренные, они чего-то да стоят. Вот к чему в итоге все сводится», – думает он. Однажды составив о тебе впечатление, решив, что ты ему нужен, мир позволяет тебе косячить сколько угодно. Уолласу интересно только, есть ли этому предел. Наступает ли однажды момент, после которого ошибки становятся уже непростительными? Приходит ли время отчитываться, как ты воспользовался тем, что было тебе даровано?

Бриджит встает со стула и задвигает его под стол Хенрика. Вздыхает и потягивается. Уоллас слышит, как похрустывают суставы.

– Просто подумала, что ты хотел бы знать.

– Не знаю, стало ли мне легче, – отзывается он, и Бриджит небрежно приобнимает его за плечи.

– Держись, Уолли, – говорит она. К отсеку приближается Кэти с большой мензуркой в руках, но, увидев их вдвоем, разворачивается на каблуках и уходит.

– Я же говорила, – замечает Бриджит. – Не в настроении.

– Она мне не начальник, – отвечает Уоллас.

– Как сказать, как сказать.

Махнув ему рукой, Бриджит направляется к выходу. Уоллас машет ей в ответ. И снова остается один.

Дане нет никакого смысла ему вредить. Они работают над разными проектами – частично как раз из-за того, что произошло, когда им в последний раз поручили общее задание. Эдит тогда решила, что Дане полезно будет заняться вместе с Уолласом синтезом олигонуклеотидов ДНК, чтобы лучше освоиться в лаборатории. Дана изучала генетику, а потому, несмотря на то, что практического опыта у нее не было, заявила, что должна быть главной в проекте. И это притом, что Уоллас уже штук двести нуклеотидов синтезировал успешно. Дана же не считала нужным прислушиваться к его мнению – ни о том, какую выбрать стратегию, ни о том, при какой температуре производить отжиг, ни о том, какие фрагменты генома стоит выбрать, чтобы клонировать и связать между собой, ни о том, как провести отбор и построить устойчивые цепочки ДНК. Он раз двадцать пытался вмешаться в эксперимент на разных его этапах, пробовал по-всякому сломить ее упрямство, но все было тщетно. Дана не желала его помощи.

Не зная, что еще предпринять, Уоллас обратился к Эдит. К этому моменту уже должно было быть готово примерно двадцать нуклеотидов, но, стараниями Даны, у них не было ни одного. «Уоллас, – сказала ему Эдит, – может, тебе попробовать сменить тон? Ты не слишком свысока с ней разговариваешь?» А когда он ответил: «Нет», она отозвалась: «Уверен? Дана – светлая голова. Не нужно на нее ябедничать». Когда настало время перейти к инъекциям, выяснилось, что Дана на редкость неуклюжа и неаккуратна. Она не могла даже шприц зарядить сама, все время кололась иглой и требовала, чтобы Уоллас все сделал за нее. Поместив нематод в питательную среду, необходимо было быстро добавить специальные вещества, обеспечивающие им необходимый уровень влажности. Но Дана все делала слишком медленно, и в итоге ее особи прямо на предметном стекле превращались в пересохшее пралине. Уоллас честно пытался помочь. Разговаривал с ней подчеркнуто мягко. Не повышал голоса. Терпеливо ждал, даже понимая, что нематоды уже погибли. Как-то раз она с гордым видом обернулась к нему от микроскопа, и он решил, что у нее наконец-то все получилось. Но взглянув в окуляр на червя, понял, что тот давно мертв. Внутренности его намотались на кончик иглы и вывалились из тела. Это было ужасно. Жуткая смерть.

В конце концов, устав от бесплодных попыток наладить контакт, Уоллас попросил дать ему другой проект. И – да, возможно, Дану это покоробило. Но с тех пор прошло два года. Теперь Дана обыкновенно заглядывает в лабораторию на пару часов, которые проводит не слишком-то продуктивно. С проектом она пока так и не определилась. Все злится, мечется и ни на чем не может сосредоточиться. Но хуже всего то, что при первой же неудаче она все бросает. Каждый раз, когда эксперимент развивается не так, как она ожидала, Дана отступает. И прячется в безопасное место. Доклады ее представляют собой месиво недожеванных идей. Ногти у нее обкусаны под корень, и вся она кажется какой-то задерганной и побитой жизнью.

И все же Уолласу не верится, что она могла намеренно испортить его эксперимент. Ведь никакой практической выгоды в этом для нее нет, а Данин эгоизм всегда казался Уолласу на редкость прагматичным. Слишком она ленива, чтобы тратить силы на такой бессмысленный поступок.

У него начинает болеть голова.

Но ведь люди в своей жестокости могут быть непредсказуемы.

Уоллас застывает, пораженный этой мыслью. Ему вдруг вспоминается прошлый год, то страшное время, когда он, в ожидании промежуточных экзаменов, почти перестал есть, мыться и вставать с постели. На протяжении трех месяцев он с каждым днем все глубже погружался в нечто черное, скользкое, аморфное. Сутками валялся в постели, смотрел какое-то древнее медицинское шоу в интернете или следил за тем, как меняются отсветы на стене. Когда же ему все-таки удавалось заставить себя подняться, он на несколько часов забирался в ванну. Трясся от ужаса, ощущая себя крошечным и жалким, и гадал, что будет, если он завалит экзамены. Он не столько унижения боялся, сколько простиравшейся за ним полной неизвестности. Если он не сдаст, ему придется уйти из университета. И придумать, чем заниматься дальше. Все эти мысли буквально парализовывали его. Взять и начать что-то делать казалось невозможным.

Но однажды, в сентябре, к нему явился Хенрик и не снимал пальца с кнопки звонка, пока Уоллас не сдался и не впустил его в квартиру. Хенрик поднялся к нему, вывалил на пол гору статей, тетрадей и фломастеров и приказал Уолласу приниматься за работу. И каждый день по нескольку часов занимался с ним, помогая выучить то, что самому Уолласу не удавалось. Вместе они освоили клеточную сигнализацию, ионные градиенты, морфологию, структуры белков, строение оболочки клетки, организацию репродуктивных тканей у мух и нематод и дрожжевой двугибридный анализ. Хенрик – сначала терпеливо, потом не очень – рисовал ему схему за схемой, а когда это не помогало, шлепал ладонью по столу и орал: «Уоллас, соберись! Тебе придется это выучить!» Уоллас внимательно слушал его. Кое-что записывал. Вечерами читал статьи, пока текст не начинал расплываться перед глазами. Он похудел на пять фунтов, потом на десять, а в итоге на все пятнадцать. Хенрик стал гонять его в спортзал. Заставлял читать даже на беговой дорожке и в любой момент мог подскочить и попросить рассказать о какой-нибудь стадии эмбрионального развития нематоды. Описать механизм деградации определенного белка в определенных тканях при определенных условиях, а затем в других тканях и при других условиях. Разнообразные вопросы сыпались на Уолласа, ходили туда-сюда, как двери на расшатанных петлях. Уоллас выучил, как в бороде Хенрика путаются солнечные лучи. Как они проходят сквозь его густые волосы. Как Хенрик кривит губы. Научился предсказывать приближение приступов его ярости, предчувствовать их, как животные с тропических островов предчувствуют извержения вулкана.