Валентин Серов - читать онлайн книгу. Автор: Марк Копшицер cтр.№ 86

Иное дело – Коровин. Когда началась война с Японией и русское общество с болью восприняло и самую эту войну, и ее ход, в какой-то компании, где были Серов и Коровин, поднялся спор: кто победит – русские или японцы. Коровин сказал: «Японцы. Потому что у них кишки на четырнадцать аршин длиннее, чем у русских». Серов встал, резко отодвинул тяжелое кресло, в котором сидел, и угрюмо сказал: «Кажется, пора идти спать».

Так что не стоило ждать от Коровина героического акта. Он мог дать деньги для помощи революционным рабочим. Но он был избран в Академию художеств в 1905 году, когда Серов вышел из нее, и это не огорчило Серова. Коровин оставался собой и в этом случае и тогда, когда под воздействием минутного порыва шел рядом с Серовым за гробом Баумана. Ни в одном из этих случаев он не изменил себе.

Не изменил себе и Бенуа. Бенуа, Дягилев, Философов подчеркнуто безразлично относились к общественной жизни, если это не касалось искусства и литературы.

Бенуа откровенно признавался в этом: «Я хочу смотреть на жизнь, а не лазать по снастям и убирать паруса… Нельзя класть жизнь художника на такой недостойный вздор, как политика… во французской революции лишь один Давид запятнал себя тем, что полез в грязную сутолоку. Никакой пользы не принес и Вагнер тем, что лазал на дрезденские баррикады, а между тем он рисковал унести в могилу Нибелунгов, Тристана и Парсифаля».

Бенуа не Вагнер, он не создаст в живописи ни Нибелунгов, ни Тристана, ни Парсифаля. Он это отлично понимает. Но все равно – он хочет уйти от событий. В письмах к Лансере он предельно откровенен: «Я упоен Версалем, это какая-то болезнь, влюбленность, преступная страсть»; «За деревьями, бронзами и вазами Версаля я как-то перестал видеть наши улицы, городовых, мясников и хулиганов»; «В то же время я опять набросился на мемуары, исторические сочинения и дневники и как-то совершенно переселился в прошлое».

И все же мысль об обреченности своего искусства грустными нотками звучит в его признаниях: «Работаю без передышки, хотя и сознаю, что мой Версаль, маркизы и арлекины ровно никому не понадобятся завтра».

Но, как бы ни старался Бенуа отгородиться от живой действительности, от событий сегодняшнего дня, они вторгаются в его жизнь и, хочет он того или не хочет, проникают в святая святых – его творчество.

Не потому ли именно в 1905 году им были сделаны лучшие и наиболее трагичные рисунки к «Медному всаднику» (над иллюстрациями к этой поэме Бенуа работал долгие годы, как Серов над баснями). Это были сцена наводнения и потрясающая по силе сцена погони Всадника за Евгением – «тяжелозвонкое скаканье по потрясенной мостовой».

Таков был Бенуа. Поэтому письмо к нему, где Серов пишет об «эмигрантстве», насмешливо-ироническое, но не злобное. Многим друзьям Серова из числа тех, к кому он сейчас еще относился примирительно, придется почувствовать со временем его прямоту и резкость – свойства характера, которые будут обостряться все больше и больше, – но это произойдет позже. Сейчас он еще надеется на то, что многие не осознали происходящего, что события заставят их прийти к тому же, к чему пришел он, Серов. Тем более что было немало знакомцев Серова, художников, писателей, композиторов, настроенных так же, как и он, проявивших и принципиальность, и гражданскую отвагу. Так что, может быть, даже не совсем был прав Горький, когда сгоряча написал слова сурового осуждения русской интеллигенции. Слова эти были, несомненно, справедливы для части интеллигенции, но была и другая часть, и Горький сам скоро в этом убедился.

Летом 1905 года несколько художников «Мира искусства» решили издавать сатирический журнал. В основном это были художники второго поколения, примкнувшие к «Миру искусства» уже после его основания: Кустодиев, Остроумова, Лансере, Браз, Грабарь, Билибин, Чемберс, Анисфельд, Гржебин.

Гржебину, собственно, и принадлежала идея создания такого журнала, подхваченная потом уже остальными. Гржебин учился одно время в Мюнхене и там еще мечтал о создании в России журнала политической сатиры наподобие немецкого «Simplicissimus’a». Но до 1905 года об осуществлении такого замысла и думать нечего было. Зато в 1905 году, начиная с марта месяца, Гржебин хлопотал о журнале, добивался разрешения на него, договаривался с издателем, привлекал к участию в нем лучших художников.

Из «стариков» откликнулись лишь Серов, Бакст и Сомов. Серов с энтузиазмом отнесся к этой идее и авторитетом своим, несомненно, воодушевляюще действовал на многих. Журнал должен был «бичевать царскую власть за ее двуличие, ничтожество, глупость и жестокость» ^[59]. Главным редактором решили назначить Гржебина.

На организационном собрании в квартире Остроумовой на 10-й линии Васильевского острова выработали программу, план первого номера. Долго решали, как назвать журнал. В конце концов назвали его «Жупелом». Здесь же участники собрали деньги на издание первого номера – двести двадцать рублей. Надо сказать, что Серов поначалу несколько сомневался, можно ли будет осуществить издание такого журнала. «Затевается журнал юмористический, собирались тут, – пишет он из Ино Остроухову, – но ведь цензура все равно все похерит».

Однако организационные собрания продолжались. Собирались в Петербурге у Остроумовой, у Билибина, у Добужинского. Собирались в Куоккале у Горького. Горький горячо поддержал идею создания журнала, предоставил для собрания свою дачу, сам решил участвовать в нем и активно привлекал к участию других писателей. «Затевается, – писал он Чирикову, – юмористический журнал „Жупел“ – художники: Бакст, Щербов, Билибин, Гржебин, Браз и т. д. Леонид ^[60], ты, я, Гусев, Скиталец, Яблоновский… ^[61] Нужно бы видеть тебя, поговорить и прочее, познакомиться с художниками и т. д.»

Первый номер «Жупела» удалось выпустить только осенью. Для воспроизведения в нем Серов сделал картину, рожденную его наблюдениями, настроениями и альбомными зарисовками 9 января. Отхлынувшая, подавшаяся назад безоружная толпа и приближающийся к ней на рысях эскадрон. Это сцена, которую Серов видел из окна: блины фуражек, руки, выхватывающие шашки, впереди на взметнувшемся коне с поднятой шашкой, вполоборота к солдатам – офицер. «Солдатушки, бравы ребятушки! Где же ваша слава?» Здесь такая же мысль и такое же содержание, что и в наброске, сделанном 9 января, но здесь все это скристаллизовалось, отвердело, стало плодом не впечатления, а продолжительной, сознательной ненависти не только к исполнителям, но и к тому, кто ими командует.

Кроме серовской картины, было много других интересных работ Добужинского, Билибина, Гржебина.

Выпущенный в продажу, этот номер разошелся за несколько часов.

Правительство было обеспокоено успехом журнала. Министр внутренних дел Дурново писал о «Жупеле», что самые рисунки его «призывают к восстанию», и требовал закрыть журнал. Успело выйти всего три номера. Начались репрессии. Редактор журнала Гржебин и издатель Юрицын были арестованы, типография «Голике и Вильборг» (лучшая в России типография, из которой вышли самые изумительные русские издания) была опечатана. За карикатуру на царя «Осел в ¹/₂₀ натуральной величины» подвергся аресту художник Билибин, на допросы вызывали Кардовского, Анисфельда. Бакст писал Бенуа, что в связи с арестом Гржебина он охотно взял бы на себя редакторство «Жупелом».