Книга двух путей - читать онлайн книгу. Автор: Джоди Пиколт cтр.№ 67

Я не совсем уверена, за что он сейчас извиняется: за тот случай или за что-то еще. Впрочем, какая разница. Наверное, мне тоже не помешало бы попросить прощения у Брайана, но, возможно, самая большая проблема нашего супружества – то, что нас слишком долго связывали крепкие узы с прошлым, а теперь нам нужно двигаться вперед.

Нет, я не хочу возвращаться туда. Я была студенткой-историком. И помню это. Тень не может существовать без того, кто ее отбрасывает. Высохшее русло некогда было рекой. А молчащий колокол – все равно колокол.

Посреди ночи позвонили из хосписа, где умерла моя мать. У Талии, моей самой возрастной клиентки, страдающей болезнью Паркинсона, началось резкое ухудшение. Встав с постели, я сообщаю Брайану, что должна ехать к умирающей. После чего добираюсь до хосписа и обсуждаю с медсестрами состояние здоровья Талии: затрудненное дыхание, пятнистость кожи. Оказавшись в палате Талии, я вижу, что она вот-вот уйдет.

Уже несколько недель Талия ни на что не реагировала. Я знала, что ей недолго осталось. Достав телефон, я нахожу подборку песен из бродвейских мюзиклов. В свое время Талия была шоу-герл, участницей нью-йоркского женского танцевального коллектива «Рокетс». Она шестьдесят лет состояла в браке с продюсером, скончавшимся в 2012 году. У Талии не было детей, она пережила всех своих друзей. В Амстердаме, если у вас не осталось родственников, приглашают поэта прочесть несколько строк на ваших похоронах, но в Америке такого, естественно, нет. Талия наняла меня, чтобы ей не пришлось умирать в одиночестве.

Я сажусь возле Талии и беру ее за руку. Кожа на руке – точно пергамент с лиловой картой вен. Волосы, белый хохолок, зачесаны назад и перевязаны розовой лентой. Щеки провалились, рот открыт, нижняя челюсть отвисла. Полосатая кошечка – вероятно, потомок той самой Кошки – свернулась клубком в ногах кровати.

В последний раз, когда Талия еще была в сознании, она рассказывала мне, как в детстве, когда родители ссорились, она спускалась на улицу по пожарной лестнице и шла на Бродвей. Занавес поднимали в 19:00, а в 20:30 зрители выходили покурить на свежем воздухе. Билетеры не проверяли билеты у возвращавшихся в зал, и Талия, смешавшись с толпой, проскальзывала внутрь и стояла где-нибудь в сторонке, выискивая свободные места. Время от времени какая-нибудь состоятельная пара обращала внимание на девочку-подростка. Но кто сказал, что ее родители не сидят в переднем ряду или в том же ряду, но только с другой стороны? Талия, ни разу не попавшись, бесплатно посмотрела сотню шоу, но лишь вторые акты. «Поэтому меня всегда удивляло, – рассказывала Талия, – почему в „Вестсайдской истории“ „Акулы“ так сильно ненавидят „Ракеты“».

– Талия… – Я осторожно сжала ее руку. – Это я, Дон.

Общеизвестно, что из всех органов чувств слух исчезает последним.

Ее дыхание влажное и хриплое. Кошка машет хвостом. Значит, совсем скоро.

Я не сплю. Я свидетель. Мелодии из бродвейских мюзиклов: «Целуй меня, Кэт», «Вестсайдская история», «Плавучий театр» и «Кордебалет». Песня «Kiss today goodbye».

Мой телефон отрывисто звякает. Сообщение от Брайана:

Я начинаю печатать ответ, но не знаю, что писать.

После нескольких часов ночного бдения глаза словно засыпаны песком, а рот набит мелом. В палате через определенные интервалы появляются медсестры: проверяют показатели жизненно важных функций организма умирающей, спрашивают, не нужно ли чего. Перед самым рассветом Талия открывает глаза.

– Ты пришла за мной? – спрашивает она.

Уже не в первый раз меня ошибочно принимают за ангела смерти. Когда дело идет к концу, пациенты оказываются между жизнью и смертью. Некоторые видят свет. Некоторые видят умерших. Одна моя престарелая клиентка звала какого-то Герберта. Оказалось, это был ее школьный бойфренд, погибший во Вторую мировую войну. Студент колледжа с неоперабельной опухолью мозга видел сурового молчаливого мужчину в штанах на подтяжках и в грубых ботинках, который сидел на краю постели. «Его зовут Гармин, – сказал больной. – Говорит, что должен оберегать меня». Когда я рассказала об этом родителям парнишки, его отец, побледнев, сообщил, что так звали двоюродного дедушку, которого мальчик не знал и никогда не встречал, поскольку тот умер во время несчастного случая на фабрике еще в двадцатых годах прошлого века.

Лично я не знаю, почему люди перед смертью видят то или иное. Возможно, определенную роль играют дофамин или кислородное голодание. Возможно, это воздействие медикаментов. Возможно, клетки мозга выстреливают в последний раз или происходит короткое замыкание в синапсах. Либо это способ сказать, что вы не знаете, что вас ждет, но так или иначе все будет в порядке.

Я, естественно, не говорю Талии, что пришла за ней, но наклоняюсь совсем близко. Мое дыхание касается ее лица подобно благословению.

– Отдохни, – говорю я Талии. – Ты уже сделала все, что нужно.

Талия умирает, и это похоже на старую филаментную лампу, которая вспыхивает буквально на миг после того, как выключишь свет, а потом бледнеет и затухает. Вот Талия еще здесь – а вот ее уже нет. В мире остается пустое пространство размером с ее щуплое тело, но она ушла.

Кошка спрыгивает с кровати и крадучись выходит из комнаты.

Я не сразу сообщаю печальную новость медсестрам, а задерживаюсь у смертного одра. Беру Талию за руку и вглядываюсь в ее лицо. Когда вы смотрите на того, кто только что скончался, то не видите ни ужаса, ни боли, ни страха. Лишь спокойствие. И не потому, что мышцы расслабились и дыхание прервалось, а скорее потому, что на лице умершего написано глубокое удовлетворение. Жизненный путь завершен. И меня всегда бесконечно трогает данная мне привилегия присутствовать при этом моменте, быть хранителем истории человека, ушедшего в мир иной.

Я достаю телефон, открываю календарь и начинаю читать.

Маной Даяо, который девятнадцать лет ждал случая вытянуть счастливый лотерейный билет и переехать с женой из Филиппин в Соединенные Штаты. Через три месяца после этого события у Маноя диагностировали рак. Меня наняли, когда он уже практически ни на что не реагировал. Он не говорил по-английски, а я – по-филиппински, поэтому я поинтересовалась у жены Маноя, какая у него любимая песня. «New York, New York». Фрэнка Синатры. И когда я пропела первую строку – «Сообщайте об этом всем», – Маной внезапно открыл глаза и продолжил: «Я уезжаю сегодня». Что он и сделал три часа спустя.

Савьон Рорк, у которой было удивительное чувство цвета – совсем как идеальная подача в бейсболе; она могла запомнить любые оттенки, и все они совпадали с образцом.

Стэн Векслер, который сорок лет работал в «Вестерн Юнион» и которого правнук научил набирать сообщения. Стэн прислал мне закодированное сообщение: УИЖ, что означало «ухожу из жизни».

Эстер Экхарт, чей сын работал певцом на круизном судне, находившемся посреди Атлантики; она умерла под звуки песни, которую сын напевал ей по громкой связи.