О дивный тленный мир - читать онлайн книгу. Автор: Хейли Кэмпбелл cтр.№ 40

«Я начинал преподавать в 1977 году. В те времена женщины, которые приходили учиться по этой программе, были либо дочерьми владельцев похоронных домов, либо супругами их сыновей», — говорит он, продолжая игнорировать меню и официанта, который не оставляет попыток принять заказ. О тридцатипятилетней карьере можно поведать очень много. «Не то чтобы мужчины, владевшие похоронными бюро, не брали женщин на должность ритуальных агентов. Против были мужья в этой отрасли, потому что график сумасшедший и к тому же работать приходится совсем рядом. Мы с этим боролись, но было нелегко. Вдобавок бытовало представление, что женщины слишком слабые физически и не могут смотреть на такие ужасы. Все это было нелепо от начала и до конца. Теперь женщины — организаторы похорон встречаются повсеместно. Ситуация изменилась, произошла революция».

«Женщины принесли много сопереживания, которое в отрасли полностью отсутствовало», — добавляет сидящая рядом Джин. Она преподавала, но была не из тех жен, которые работают в похоронном бюро вместе с мужем, если не считать двух особенно загруженных ночей, когда ее попросили побыть на телефоне. «Мальчиков воспитывают в духе стоицизма, а если ты девочка, то вполне допустимо мило себя вести. — Она чуть закатывает глаза. — Сейчас это звучит глупо, но люди лучше воспринимали такое отношение, когда оно исходило от женщины».

Некоторые вещи, впрочем, остаются неизменными. Рон шутит, что морозными висконсинскими зимами могильщиков надо заманивать на работу бурбоном и что самих похоронных агентов всегда хоронят в самых дорогих гробах, — их закупают по оптовой цене и потом не могут продать. «Наконец-то получается избавиться от бронзового гроба!» — смеется он. У Рона в запасе много веселых историй, но у меня в глазах появляются слезы, когда он рассказывает о кризисе, связанном со СПИДом. Он тогда работал в маленьком городке, и родственники там не давали любимым и друзьям попрощаться с умершим. Многие похоронные дома по всей стране вообще отказывались принимать такие трупы, а Рон оставался после работы и незаметно впускал этих людей. «Да, в то время приходилось рисковать, — говорит он тихо. — Общество плохо реагирует на подобные вещи, и мы могли потерять бизнес. Надо было вести себя очень осторожно».

Рон явно не тот человек, для которого деньги стоят на первом месте. Он подкупал священников бесплатной индейкой на День благодарения, как делали все ритуальные агенты, но в то время именно священник рекомендовал похоронное бюро семье умершего. «Если ты ему не нравишься, тебе не повезло, дружище. Заказ ты не получишь». Рон помогал несчастным родителям одевать мертвых детей. Сейчас, в кафе, он помнит незначительные, мелкие детали: разрез от аутопсии на крохотном тельце они всегда называли «шрамом», как будто он может зажить. От таких слов сердце обливалось кровью. Кроме основной работы он помогал группам поддержки молодых вдов и родителей убитых детей — он умел говорить о тьме в момент, когда мало кто решался на такую беседу. Когда одна пятнадцатилетняя девочка погибла в автокатастрофе, он пришел к директору школы и упросил его разрешить одноклассникам прийти на похороны. Он объяснял, что им очень важно присутствовать лично, что это позволит каждому ученику проработать собственное горе. Лишь впоследствии семья узнала, что это его заслуга. Он показывал мне благодарственное письмо от матери той девочки.

Рон не считает бальзамирование насилием и постоянно продолжает вспоминать о моей статье и иронизировать по этому поводу. «Мне всегда казалось, что это проявление сострадания, — говорит он. — Я сам забальзамировал обоих родителей».

«И был какой-то… психотерапевтический эффект?» — интересуюсь я, заимствуя слово, которое использовала Митфорд.

«Что ж, дайте подумать…» Он преувеличенно изображает работу мысли, а потом улыбается. Я уже знаю, что он мне скажет. «Насилием это точно не было».

Сам он уже не может продемонстрировать мне, как бальзамирование выглядит на практике: он давно перестал заниматься этим делом. Однако он призывает меня попробовать найти человека, кто покажет. По его словам, одного чтения на эту тему недостаточно.

Если кто-то захотел бы меня убедить, что бальзамирование не сводится к коммерции, это был бы Рон. И все же я не могу избавиться от ощущения, что прятать мертвое тело с помощью фальшивых уловок — это значит соглашаться с мыслью, что правда бывает настолько ужасна, что ей нельзя посмотреть в глаза. Конечно, кошмарные факты существуют, но я совсем не уверена, что смерть из их числа. Потом Рон рассказывает историю о солдате, труп которого привезли с из Вьетнама в таком состоянии, что «невозможно было смотреть». В тот год к нему поступило с той войны девять убитых, а ему самому тогда было только 22 года. По настоянию отца он вскрыл привинченную болтами крышку металлического гроба, и тот увидел солдатские жетоны и мешок обожженных костей и тканей — все, что осталось от сына. «Иногда мы видим совсем не то, что видят родственники, — объясняет Рон. — Профессия научила меня, что люди гораздо сильнее и намного более способны делать разные вещи, чем нам может показаться». Он не пытается меня убедить, что никогда нельзя видеть мертвых такими, какие они есть.

Интересно, есть ли здесь какие-то другие факторы? Может быть, роль современных бальзамировщиков не замечают и подозревают их в меркантильных соображениях, потому что их работа очевиднее всего проявляется в счете за похороны? Видимо, тут и правда есть психологические причины, думаю я, если для обоих своих родителей Рон был одновременно членом семьи, оплачивающим процедуру, и специалистом, выполняющим услуги.

Доктор Филип Гор высовывает голову из дверей кабинета и сообщает, что займется мной через одну минуту. Сейчас почти девять утра. Я в Маргите, городке на юго-восточном побережье Англии. Здесь есть ровные песчаные пляжи и культовый парк развлечений под названием Dreamland, но в это время года загорелые туристы еще не толпятся на тротуарах, сжимая преувеличенно больших плюшевых мишек и мороженое. Семья доктора Гора занимается здесь похоронным делом с 1831 года. Сначала они продавали одежду для покойников, потом перешли к бальзамированию и собственно похоронам. Гор — высокий худой мужчина и в своих очках напоминает сову. Я пришла рано: он не выходит в тишину приемной до тех пор, пока его шелковый жилет не застегнут на все пуговицы. Костюм должен быть идеален, как у актера, который стоит наготове за кулисами. Именно этот театральный аспект похорон — лошади, плюмажи, церемонии — изначально привел его в семейный бизнес. Он признается, что любит «помпу и зрелищность», любит демонстрировать тщательно подготовленный образ. Он тоже забальзамировал своего отца.

Мы усаживаемся в его кабинете. Кроме основной деятельности, Гор — вице-президент Британского института бальзамировщиков и преподаватель истории бальзамирования. Докторская степень в этой области свидетельствует о том, что он не одно десятилетие размышлял о смысле существования бальзамирования в своей текущей форме, и о том, какие социальные факторы мешают замечать эту процедуру. Раньше было не так. В 1950-х и 1960-х годах — при жизни его отца — люди были ближе к естественному порядку вещей, отчасти из-за недавней войны, но еще потому, что мертвых тогда не было принято увозить в похоронное бюро. Покойники оставались среди своих, лежали у себя дома. Гроб ставили в передней, и человек принимал последних гостей. Гору-старшему и его команде приходилось ездить по городу, а не смирно сидеть в кабинете. «Когда покойник лежал уже так долго, что терпеть это становилось немного… проблематично, крышку гроба прикручивали, — вспоминает доктор Гор. — Других вариантов не было. А сейчас двадцать первый век, и есть много способов все смягчить». Его карьера начиналась 40 лет назад, и у него в памяти остались моменты, когда «жестокая реальность» разложения давала о себе знать лужицами в крематории и позади катафалка. «Может быть, это реальность, но это не самая приятная реальность». Сейчас у него лицо тети, которая придирчиво пробует недостаточно хорошую выпечку.