Белый кролик, красный волк - читать онлайн книгу. Автор: Том Поллок cтр.№ 64

— Слишком мало, — отвечает Ингрид, читая мои мысли. — Если мы хотим сбежать, делать это нужно сейчас, пока еще есть шанс дать себе хоть какую-нибудь фору.

«Но если ты сбежишь, Пит, как же ты узнаешь, что меня так разозлило?»

Заткнись, Бел. Мне нужно подумать.

Я сую блокнот на место и отступаю назад, чтобы еще раз окинуть полки взглядом. С ними что-то не так. Мой вечно ищущий симметрии мозг за что-то зацепился, но я пока не могу определить, за что именно. Это похоже на чувство, когда вы попадаете в старинный дом и требуется некоторое время, чтобы понять, что древесина и штукатурка в нем давно покорежены и там не осталось прямых углов.

— Пит? — повторяет Ингрид уже настойчивее. — Нам правда пора…

— Постой.

Я смотрю на идеально ровные ряды блокнотов, которыми плотно заставлены все полки, сверху донизу, по двадцать…

А-а.

Вот же оно.

Блокноты прижаты друг к другу так плотно, что между ними и игральная карта не влезет. И в каждом ряду их по двадцать штук, кроме самого нижнего. Эта полка утрамбована не менее плотно, но лишь семнадцать корешков торчат наружу.

Я падаю на колени и выдираю книжки из стены, а там — да, там. Совсем незаметно, так как на верхнем стыке полка была подрублена, но левая стенка шкафа значительно толще, чем такая же стенка справа. Всего лишь пару секунд поковырявшись с ножом из ящика для инструментов, я нахожу щель и сдвигаю фальшивую перегородку.

Три блокнота стоят вплотную к гипсокартону. Я вынимаю их бережно, почти благоговейно, как священник мог бы обращаться со священным текстом или вирусолог с образцом смертельного вируса, и несу к столу. Их страницы пожелтели от возраста и загрубели по краям. Эти записи были спрятаны в шкаф давным-давно.

Мы берем по блокноту. Мои пальцы на долю секунды застывают в нерешительности перед тем, как открыть обложку, а Ингрид говорит:

— Пит.

Ее сдавленный голос заставляет меня застыть на месте. Я поворачиваюсь к ней. Она держит в руках открытую записную книжку. На внутренней стороне обложки нацарапаны два слова.

Красный Волк.

Я задерживаю дыхание, почти боясь, что, если я выдохну на бумагу, все мои ответы рассыплются в пыль.

Она снова переворачивает блокнот лицом к себе и так осторожно, словно снимает повязку с раны, перелистывает страницу. Она смотрит внимательно, но ничего не говорит.

— Ингрид? — Мне трудно дышать. — Что там написано?

— Я не… — она качает головой. — Тут как будто с середины, ничего не понимаю. Страниц не хватает.

Не хватает страниц? Например, страниц другого, более раннего блокнота? Не его ли читала Бел?

— Прочти мне.

Она облизывает губы, колеблется, потом начинает читать:

— «Как отмечалось ранее (см. запись от 31/1/95), предварительные данные позволяют заключить, что проявления гнева могут обостряться в синаптической петле…»

Петля. Меня прошибает озноб.

— «Повышение уровня адреналина допускает возрастание скорости и силы (доказательства неубедительны), но главное преимущество заключается в долгосрочной приверженности насилию».

Где-то в глубине сознания я слышу голос Бел, ее прерывистое дыхание, когда она стояла над размозженным черепом Шеймуса со спокойным, сосредоточенным воодушевлением человека, который занимается именно тем, для чего был послан на эту землю.

Я практиковалась. Всегда хотела этим заниматься.

Ингрид переворачивает страницу, задерживается.

— Пит, ты как…

— Читай. Дальше, — цежу сквозь зубы.

Она бледнеет и продолжает:

— «Очевидны преимущества для сферы обороны. Военная разведка осаждает, как пираньи. Наконец-то смогу купить новую стиральную машину!»

На секунду я чувствую себя совершенно потерянным, как будто плыву в темноте и до света много-много миль. Мама создала Бел.

Мама создала Бел.

В голове голос Бел нашептывает мне ответ, озвученный еще тогда, когда я спросил ее почему.

«Она действовала мне на нервы».

Когда мне страшно, я могу воспринимать слова слишком буквально, но иногда недостаточно буквально.

Почему ты мне ничего не сказала, Бел? Но я уже знаю ответ.

«Ты бы мне не поверил, Пит».

Поверил бы. Она — моя аксиома. Но поверила бы она в то, что поверил? Петли в петлях. Еще пять дней назад, до того, как Ингрид огорошила меня своей сущностью, я бы счел эту идею безумной. Не сейчас. Сейчас, поверх ее же голоса, когда она продолжает читать из записной книжки, я вспоминаю давний совет Ингрид:

Ну же, Пит, ты же математик. Это научный метод: скорректируй теорию в соответствии с полученными данными. Я здесь. Я — данное. Давай, корректируй.

Бел была запрограммирована такой.

Волна холода прокатывается по позвоночнику, но испытанный шок граничит с чем-то еще, чем-то теплым, даже успокаивающим.

Облегчение.

Она не виновата. После жутких, тошнотворных сомнений последних дней мне кажется, что я снова ощущаю твердую почву под ногами. Бел была создана такой, и все произошедшее не ее вина. Химия ее мозга была заточена на то, чтобы испытывать ярость, и она ничего не могла с этим поделать.

Я чувствую оцепенение, отрешенность. Ингрид продолжает читать, но я едва слышу ее:

— «…Самый крепкий фундамент для ярости, которая нас интересует, — это страх, но суперсолдат не может постоянно цепенеть от страха — это делает его дефективным. Страх должен быть представлен извне, транслируемый напарником, который может быть удален до начала боевых…»

Боже мой. Я чувствую непреодолимую жалость к сестре. Бел. Ужас. Я не могу себе представить, каково это — узнать, что твоя собственная мать намеренно запрограммировала тебе неврологическое расстройство…

— Ох.

Ингрид перестала читать. У нее опущены плечи и вид такой, словно ее сердце кровью обливается от жалости, как будто она услышала обо мне злую шутку и ждет, когда та дойдет и до меня. Она переводит взгляд с моего лица на второй блокнот, который я все еще сжимаю в руке.

Проходит секунда, и мой мозг наконец воспринимает услышанное.

…напарник…

Я медленно поднимаю второй блокнот и открываю обложку. На первой странице аккуратно выведены два слова.

Белый Кролик.

За свою жизнь я стал знатоком различных видов страха, но то, что я чувствую сейчас, сильно отличается от привычного бешеного копошения тревоги в грудной клетке. Теперь я чувствую ужас: холодный, тяжелый и неизбежный, как крышка гроба.