Видит Бог - читать онлайн книгу. Автор: Джозеф Хеллер cтр.№ 101

— Знаешь, мне кажется, ты хлебнешь-таки горя, когда станешь царем. — Я чувствовал себя обязанным сказать ему об этом. — Я оставлю тебе очень большой гарем. Как ты будешь с ним управляться? Дом твой окажется битком набит женщинами, считающими себя твоими женами и возлюбленными, а ты, по твоим же словам, будешь питать к ним отвращение. Как сможешь ты выдержать такое? Это ведь все равно что жить в переполненной птицами клетке. Твой гарем станет адом кромешным. В гаремах и так-то хорошего мало. А твой обратится в кошмар.

— Меня это тоже тревожит, — задумчиво признался он. — Я все думаю, может, во мне сидит нечто неправильное — вроде того, что было между тобой и Ионафаном?

Я смерил его холодным взглядом:

— О чем ты, черт подери, говоришь?

— Ну, ты же знаешь, — нетерпеливо откликнулся он. — Чего ты так дергаешься, не понимаю? Об этом многие говорят, не я один.

— О чем «об этом»? — спросил я. Меня трясло от бешенства.

— О твоей дружбе с Ионафаном, — спокойно ответил он. — Знаешь, тут никакого секрета нет. Да ты и сам во всем признался в этой твоей поэме. Разве не ты написал, что наслаждался любовью его сильнее, чем любовью женской?

— Ничего подобного я не писал, — гневно провозгласил я. Чрезвычайно неприятно было обнаружить, что оправдываться теперь приходится мне. — Я сказал только, — уточнил я, — что любовь его была для меня превыше любви женской — превыше, а не приятнее, а это совсем другое дело.

«Ну да, рассказывай» — с таким примерно скептическим выражением глядел на меня Амнон.

— Не вижу разницы.

— Я хотел выразить возвышенные дружеские чувства, — попытался объяснить я. — А если учесть, что до той поры я знал всего трех женщин — Мелхолу, Авигею и Ахиноаму, то сказанное мной является не таким уж и преувеличением.

— Ну, ты ведь слышал истории, которые про вас рассказывают, верно?

— Сплошное вранье. Перечитай написанное мной, перечитай внимательно. Я только и пытался сказать, что Ионафан был мне добрым другом, близким, словно брат. И не более того.

— Примерно как Авессалом мне? — ухмыльнувшись, спросил Амнон и разгладил рукава своей туники с таким видом, будто ему не терпелось поскорее уйти.

— Вот именно. — Возвращение к основной теме нашего разговора позволило мне обрести почву под ногами. Я и Ионафан — собственный мой сын обвиняет меня в подобном, подумать только! — Да, как тебе брат твой Авессалом. Кстати, Авессалом, брат твой, говорил с тобой?

— Авессалом, брат мой? — Казалось, он играет со мной, изображая безразличие. — О чем?

— О своей сестре Фамари.

— С чего бы? Мой брат Авессалом не говорил со мной ни худого, ни хорошего.

— Тебе не кажется, что он зол на тебя?

— А чего ему злиться? — удивился Амнон. — Кто станет злиться из-за какой-то сестры?

Симеон и Левий — мог бы сказать я, если б додумался до такого ответа, двое свирепых, своевольных сыновей Лииных, отомстивших за осквернение сестры их, Дины, убив влюбившегося в нее князя Сихема и всех прочих мужчин его города. Когда время созрело, Симеон и Левий взяли каждый меч свой и смело напали на город, пока все мужчины его пребывали в болезни после коллективного обрезания, принятого ими в соответствии с фиктивным брачным договором, на заключении коего настояли эти двое, чтобы привести мужчин города в состояние, в котором они не способны были защищаться. Братья умертвили всех, не пощадив ни князя, ни отца его. И бедный старый патриарх Иаков отнюдь не обрадовался опасностям, которые они тем самым на него навлекли. «Вы возмутили меня, сделав меня ненавистным для всех жителей сей земли, — гневно корил он Симеона и Левия и приказал свернуть шатры, и собрать скот, и закопать под дубом, который близ Сихема, серьги, бывшие в ушах у них, и идолов всех богов чужих, бывших в руках их, потому как предвидел, что всем им придется спасаться бегством. — У меня людей мало; соберутся против меня, поразят меня, и истреблен буду я и дом мой».

Вот что случилось с Иаковом, моим достопочтенным, обремененным бременем многим предком, человеком, трудным для понимания, которому пришлось в который раз бежать, спасая жизнь свою, хорошо хоть не от собственного сына, как мне, — впрочем, еще до того он вынужден был бежать от собственного брата, Исава, чье благословение он уворовал и чье право первородства купил за плошку красной чечевицы, когда Исав вернулся с охоты, умирая от голода.

Авессалом выжидал благоприятного момента. Что говорить, мне следовало быть с Амноном построже. Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло. Во всяком случае, применительно к Авессалому это оказалось чистой правдой. С терпением, коварством и сдержанностью, в наличие коих у Авессалома никто из знавших его никогда бы не поверил, он лишь улыбался целых два года — улыбался, лелея в душе убийство. Он не предпринимал ничего. И все же Авессалом ненавидел Амнона за то, что тот обесчестил Фамарь, сестру его. Теперь-то я понимаю, что он и меня ненавидел. Он знал, что я люблю его. Должен был знать и должен был питать ко мне тем пущее отвращение, видя, что я души в нем не чаю и готов принизиться пред ним. Он должен был понять это хотя бы по тому, как я обрадовался, допустив его до себя после длительного изгнания. Быть может, я слишком долго продержал его вдали: три года в Гессуре, два здесь, в Иерусалиме, — все эти годы я не дозволял ему предстать пред лицом моим. Быть может, пять лет разлуки — срок и вправду чрезмерный.

Хотел бы я знать, что было у него на уме, когда он упрашивал меня и всех братьев своих посетить праздник стрижения овец, куда он заманил Амнона, чтобы совершить на него роковое покушение. Мысль о планах, которые он, возможно, осуществил бы, если бы я ему не отказал, приводит меня в смятение. Первые громом поразившие город известия об учиненной им резне были ужасны: визгливые голоса вопили, будто Авессалом перерезал всех моих сыновей, всех своих братьев. Я едва в обморок не упал. Мне не хватало воздуха. Люди падали без чувств на улицах города. Затем начали возвращаться мои ударившиеся в беспорядочное бегство сыновья, принося мрачные вести о том, что чудовищная враждебность сына моего Авессалома оказалась направленной на одного лишь Амнона. Верьте или нет, но по контрасту с первыми ошеломительными, невероятными слухами о массовом братоубийстве эта новость выглядела приятной.

Тщательно разработанные планы возмездия были нацелены Авессаломом лишь на одного Амнона, о чем Авессалом и сообщил под рукой своим слугам, сказав: «Смотрите, как только развеселится сердце Амнона от вина, и я скажу вам: „Поразите Амнона“, тогда убейте его, не бойтесь; будьте смелы и мужественны, это я приказываю вам».

И когда настал подходящий момент, Авессалом приказал им: «Поразите Амнона». И они поразили Амнона.

Так что Амнон умер во хмелю и не имел даже времени, чтобы попытаться понять почему. Авессалом же убежал в Гессур, где царствовал его дедушка, и просидел там три года. Я не стал преследовать его, не посылал гонцов, чтобы вернуть беглеца. Запрос об экстрадиции, отправь я таковой, несомненно, был бы удовлетворен, ибо Гессур находится в Сирии, а вся Сирия пребывала в вассальной зависимости от меня. Но я позволил ему остаться там, позволил остаться живым. И все же один злодейский удар, нанесенный в некий жуткий миг заурядного праздника стрижения овец, лишил меня обоих сыновей. Об Амноне я печалился недолго, ибо он был уже мертв, — душа моя устремлялась к Авессалому. Иоав знал об этом. Каждый день я оплакивал утрату моего блестящего, еще остававшегося в живых красавца сына, которого я всегда столь безудержно обожал. Я беспокоился за него. Я жил в смертельном страхе, что мне никогда больше не доведется увидеть его.