Поднявшийся с земли - читать онлайн книгу. Автор: Жозе Сарамаго cтр.№ 37

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Поднявшийся с земли | Автор книги - Жозе Сарамаго

Cтраница 37
читать онлайн книги бесплатно

А теперь посмотрите на этих детей, вот хоть на него, да на любого — на старшего мальчика, или на среднюю, или на младшенькую, лежащую под вечнозеленым дубом, пока мать работает рядом, но не настолько близко, чтобы ясно видеть девочку, а мы-то знаем, что такое дети, особенно те, которые говорить еще не научились, они так и сучат ручками-ножками, да если бы только это, а то ведь и мараются тут же, слава Богу, дизентерии сейчас в наших местах нет, — и, когда в обед Фаустина подходит к дочке, та лежит вся перепачканная, облепленная роем мух, что твоя навозная куча, — на деле-то, прости Господи, так оно и есть. Пока Фаустина моет перемазанное тельце, стирает тряпки, в которые было оно запеленато, и, развесив их на суку, ждет, пока они высохнут, проходит время и аппетит пропадает. Кем же теперь нам заняться, Грасиндой ли, вымытой и освеженной, но опять брошенной без присмотра, либо Фаустиной, которая возвращается на работу, грызя на ходу сухарь. Останемся лучше здесь, под дубом, будем лучше этой веткой отгонять вновь налетевших мух от личика засыпающего ребенка, да и родителей надо поберечь от горя, не то нагрянут вдруг сюда король с королевой и со всей своей королевской свитой, и увидит этого ангелочка прислужница бездетной королевы, и заберут они Грасинду во дворец, — уж как нехорошо-то будет, когда она родителей своих настоящих не признает потому только, что разоденется в бархат да парчу и целыми днями на лютне играть станет в замке, обширными угодьями окруженном… Вот какие истории будет потом рассказывать Сара да Консейсан своим внукам, а Грасинда ни за что не поверит, что, не сиди мы на этом камне и не отгоняй этой веткой мух от нее, не избежать бы ей такой страшной участи.

Но дети, коли могут, растут. Пока еще работать им не под силу, бабушки-дедушки их пестуют, а то малыши с матерями сидят, если у тех нет работы, или с матерями и с отцами, если и у отцов работы нет, а позже, когда детского в них уже почти ничего не осталось, когда становятся они работниками, случается так, что нет работы ни для отцов их, ни для матерей, и для детей и дедушек-бабушек тоже нет, — вот тогда и взгляните, уважаемые сеньоры, на дружную португальскую семью, сплоченную голодом, как оно в наше время и полагается. Если настала пора созревания желудей, отец идет собирать их — если Норберто, Адалберто или Сижисберто не посылают по ночам жандармов караулить, они Ведь именно для того и понадобились госпоже нашей Республике, как только она на свет появилась. Но повесть эта долгая. Природа расточительна, лоно ее не оскудевает, щедро изливает она дары свои в каждую ложбину: Пойдемте-ка за желудями, за чертополохом, и не говорите нам, что бывает пища получше. Сказать «чертополох» — все равно что сказать «шпинат», на вид одно и то же, на вкус, конечно, разница чувствуется, но если потушить с последней оставшейся луковицей… простите, у меня отрыжка. А желуди! Накрошите мне их, добавьте десяток зернышек риса, да это же пир, кушать подано, сеньор падре Агамедес, кто мясо ел, тому и кости глодать. Каждому христианину, да и язычнику тоже, есть положено три раза на дню — завтракать, обедать и ужинать, — как ни назови, главное, не была бы тарелка либо миска пуста, но и без них можно обойтись, коли просто хлеб с салом есть, — только бы не запахом одним питаться. Правило золотое, ничуть не хуже всякого другого, и право такое дано каждому, детям и родителям, не должно только так получаться: я ем один раз в день, чтобы другим на три раза хватало. Говорить-то об этом все говорят, да мало кто толком понимает, что такое нужда, что такое подходить к ларю, твердо зная — последняя корочка еще вчера съедена, и все-таки поднимать крышку: вдруг повторится чудо с розами, не может, конечно, этого быть, ни ты, ни я их в ларь не клали, и потому надо их нарвать, хорошо бы росли они на дубах, вот так с голоду и заговариваемся. Среда сегодня, Грасинда, бери за руку Амелию и ступай, Антонио на этот раз не пойдет. Вот какие уроки дают своим детям родители, попрошайничать их толкают, — говорю такое, а язык чуть к гортани не присыхает, только что не отваливается, как хвост у ящерицы, — но иначе ведь и не узнать, где какое слово подходит, не понять, как это гнусно — с набитым брюхом разглагольствовать.

По средам и субботам нисходит на землю Господь наш всемогущий, пресуществленный в свинину и фасоль. Был бы здесь падре Агамедес, за ересь проклял бы нас, святую бы инквизицию призвал за то, что мы говорим, будто Господь в сало и фасоль воплотился, да ведь у злого нашего падре Агамедеса воображения маловато, он только в булочке из пшеничной муки привык видеть Бога, Отца может представить себе только с большой бородой и темными глазами, а Сына — светлоглазым и с маленькой бородкой, как в Священной истории нарисовано. А вот дона Клеменсия, кладезь добродетелей, как то и положено супруге Ламберто, Албер-то и так далее до последнего Берто, понимает в божественных метаморфозах побольше священника, и потому по средам и субботам сама руководит раздачей подаяния, указывает, какой толщины должен быть кусок свинины да чтоб сала больше, так-то оно лучше, сытнее, пристально следит за тем, чтобы фасоль была разделена по самой строгой справедливости, и все это по доброте душевной, только бы детишки не дрались из зависти друг к другу: у тебя, мол, больше, а у меня меньше. Что за прекрасная церемония, сердца благостно умиляются, ни у кого глаза не остаются сухими, и носы тоже, на дворе-то зима, вон мальчики, что из Монте-Лавре за подаянием пришли, жмутся к дому, смотри, как им, бедняжкам, холодно, босоногим, а девочки то одну ножку подожмут, то другую — земля ведь ледяная, — они бы сразу обе поджали, когда б у них крылья были, какие, сказывают, после смерти у них отрастают, если им ума-разума хватит умереть пораньше, а как юбчонки-то книзу тянут, и не от стыдливости — мальчишкам все это безразлично, — а от стужи зимней. Стоят они со своими мисками в руках, носами шмыгают, ждут, когда же наконец откроется окно и с небес медленно спустится на веревке корзина, милосердие, оно никогда не спешит, этого еще не хватало, спешить пристало прожорливой Черни, которая не накидывается на фасоль сразу же только потому, что она сырая. Первый в очереди ставит свою миску в корзину, и она возносится, ну давай же, скорей, ледяной ветер, словно нож острый, пронзает, кто ж это вытерпит, но терпят все ради того, что должно последовать, и вот в окно высовывается служанка и спускает в корзине миску, полную или полупустую — пусть и новички, и слишком смышленые знают: величина посуды не оказывает влияния на владычицу этого храма благотворительности. Казалось бы, вот и все. Но на самом деле это еще не конец. Никто не уйдет отсюда, пока последний не получит своей порции и пока корзину не уберут до субботы. Теперь дона Клеменсия, сама доброта, должна подойти к окну и милостиво попрощаться с детьми и благословить их, а хрупкие создания хором поблагодарят ее, конечно, кроме тех притворщиков, которые только беззвучно губами шевелят. О, падре Агамедес, у меня просто душа радуется, а если кто скажет, что дона Клеменсия лицемерит, то он глубоко ошибется, потому что по средам и субботам ее душевное состояние и вправду совсем иное, чем во все остальные дни недели. А теперь отдадим должное доне Клеменсии, восхвалим христианскую мученицу, у которой есть время и средства, чтобы обеспечить своей бессмертной душе постоянный и прочный душевный покой, раздавая фасоль и свинину ежедневно, и которая тем не менее налагает на себя епитимью и не делает этого. К тому же, сеньора дона Клеменсия, эти дети должны быть хорошо подготовлены к жизни, не то до чего дойдут их требования, когда они вырастут.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Примечанию