Поднявшийся с земли - читать онлайн книгу. Автор: Жозе Сарамаго cтр.№ 46

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Поднявшийся с земли | Автор книги - Жозе Сарамаго

Cтраница 46
читать онлайн книги бесплатно

Сижизмундо Канастро больше ничего не сказал и сел. Все молчали, никто не смеялся, даже самые молодые — а это такое недоверчивое поколение, — и тогда Антонио Мау-Темпо сказал: Они оба до сих пор там, однажды они мне приснились, какие ж еще доказательства нужны, и тут все закричали хором: Они еще там! Они еще там! Поверили, значит, а потом расхохотались. Посмеявшись, стали разговаривать, целый вечер говорили, сначала я скажу, теперь ты, а сейчас мы с тобой выпьем, и пуст плац перед казармой, и глазницы пса Константе уставились в глазницы куропатки, ни тот, ни другая с места не двинулись. А когда пришла ночь, начали прощаться, кое-кто пошел провожать Грасинду Мау-Темпо и Мануэла Эспаду до дому, завтра на работу — счастье, что она есть. Пошли, Грасинда. Иду, Мануэл. Удивившись новым соседям, рядом залаяла собака.


* * *


Жозе Калмедо всем жандармам жандарм. В строю на него внимания не обратишь, от своих собратьев ничем не отличается, но когда он патрулирует окрестности или ведет расследование, то все делает спокойно, доброжелательно и как будто рассеянно, словно мысли его невесть где витают. Однажды — сейчас этого никто и вообразить себе не может, даже он сам, — он подаст своему начальнику прошение об отставке, чтобы тот его передал по инстанциям, и с женой и детьми уедет далеко отсюда, станет учиться ходить по земле в гражданском и всю оставшуюся жизнь будет стараться забыть, что служил жандармом. А если так, то у него есть своя история, к сожалению, здесь eе нельзя рассказать, но про фамилию его можно поговорить — это недолго и забавно, а к тому же доказывает, что за чудо эти фамилии и как неповторимы обстоятельства их рождения, плохо только, что память у нас слаба и любопытства мало, а то бы мы не забывали: дикий голубь куда красивее, сами взгляните, какая прелесть, не то что эта преснятина с обрезанными крыльями в метриках, но об этом и писать и говорить опасно. Но самые замечательные фамилии происходят от случайно сказанных слов или от наделенных новым значением имен, как, например, Панталеоне превратился в Эспанта Леонес, — и бродит по свету семья, обремененная обязанностью распугивать львов в лесах и городах. Но мы говорили о Жозе Калмедо, о короткой и забавной истории его фамилии, которая возникла из-за не-вольного мужества какого-то предка: однажды ему следовало бы испугаться, а он по невнимательности не заметил опасности и сказал тому, кто захотел узнать, почему ему не было страшно: А что страшного? [22] — и так естественно прозвучал у него этот ответ на оскорбительный вопрос, что все поразились, потому и превратился Калмедо в невольного храбреца, как и все его потомки вплоть до нашего жандарма и его детей.

Три километра туда и столько же обратно — таков его ежедневный путь — конным-то жандармам полегче живется, — вот и шагает Жозе Калмедо: от Монте-Лавре спускается в долину, обходит деревню с запада, а потом идет на север по дороге, по левую руку от него рисовые поля. Стоит прекрасное июльское утро, очень жаркое, а к вечеру станет еще жарче. Внизу течет ручеек, очень хочется пить, а воды мало, сапоги твердо ступают но обочине дороги, чувствуется, что идет сильный чело-век, мысли его витают в облаках (раньше эти слова имени смысл, но сейчас на небе нет ни единого облачка), и мы идем вместе с ним по высокой насыпи, спускаемся по откосу направо, в тени моста прохладно, под высокими ясенями никто тебя не увидит, и ты никого не увидишь, мельница развалилась, пруд высох — кажется, латифундия пожирает все подряд, если ей нужно расширить свои пределы. Жозе Калмедо устраивает винтовку на плече поудобнее, снимает берет и вытирает пот со лба, на котором четкая граница между смуглой и светлой кожей наглядно показывает, как печет солнце в этих краях, впечатление такое, что верхняя половина головы принадлежит кому-то другому, это, разумеется, не так, но автору хочется поточнее выразить свою мысль.

Он идет на Кабеса-до-Десгаро, осталось уже немного, по его расчетам он там будет к обеду. На обратном пути он поведет с собой Жоана Мау-Темпо под предлогом выяснения совершенно пустячного дела, к которому тот не имеет ни малейшего отношения, но приманка не должна быть слишком сложной: чем она проще, тем легче ей верят. Жозе Калмедо уже видит людей, стоящих у костра, они снимают котелок с огня, пока он не перекипел и не слишком раскалился, надо подойти и сказать: Идем со мной, но он предпочитает смотреть и не делает тех двух шагов, после которых его заметят. Он отступает в заросли и дает Жоану Мау-Темпо время съесть свой скудный обед, пока по небу летят облака настолько легкие, что не отбрасывают тени. Сидя на земле, Жозе Калмедо курит сигарету, винтовку прислонил к стволу дерева — сам себя разоружил. Хорошо живется жандармам: обязанностей мало, дни проходят за днями, только изредка случится что-нибудь серьезное, до следующего дела, если оно назревает, пройдут месяцы и месяцы, в латифундии тишина и спокойствие, и у жандармов спокойствие и тишина — патрулирование и рапорты, донесения и разборы жалоб склочных соседей. Вот так и живешь, одно не слава Богу — скоро в отставку, годы подходят. Это мысли человека мирного, словно и нет у него ни винтовки, ни патронташа, ни тяжелых сапог, над головой у Жозе Калмедо поет птичка, неизвестно, как она называется — не вешают им на шею бирки с именами, прыгает с ветки на ветку, отсюда только и видно, что веер хвоста и крылья. Если бы мы посмотрели вниз, то увидели бы ползучий народец: муравьев, которые задирают головы, словно собаки, и других — с опущенными головами, крошечного прожорливого паука — и куда в него столько лезет? — но нам нельзя отвлекаться, мы должны арестовать человека и ждем, когда он покончит с обедом: хоть мы и жандармы, а сердце у нас есть.

У батраков обед много времени не занимает. Жозе Калмедо видит между стволами деревьев, что все уже поели. Он встает и вздыхает, может быть, от уже сделанного усилия, а может, от того, которое еще предстоит, перекидывает ремень винтовки через плечо, как положено по уставу при задержании преступника — в этом нет особого смысла, но соблюдение инструкции — точка опоры для него: она не даст ему перепутать необходимые действия, — и спускается по склону в ложбину, где сидят эти люди. Они увидели его издалека, и сердца у них, конечно, заколотились: в латифундии законы суровые даже по части собственности на желуди и валежник, не говоря уже о худших преступлениях. Наконец Жозе Калмедо подходит и подзывает старшего, ему не хочется говорить при всех — мужчина, конечно, не девчонка, но и у него есть свой стыд: Позовите Жоана Мау-Темпо, мне надо сказать ему два слова.

Сердце Жоана Мау-Темпо бьется, как у пойманной птицы. Пока что ему не придется признавать себя виновным в особо опасных преступлениях, из тех, которые караются строже, чем штрафом и побоями. Он чувствует, что ищут именно его, что сейчас старший позовет: Жоан Мау-Темпо, иди сюда, ты нужен жандарму, — словно пробку с дерева сдирают: слышишь, как она скрипит, как напрягаются человек и дерево, только человек не крякает от натуги, и не кричит, отделяясь от ствола, кора. Да, сеньор Жозе Калмедо, что вам угодно от меня, спрашивает Жоан Мау-Темпо так спокойно, словно желает жандарму доброго здоровья, но какое же счастье, что сердец наших никому не видно, если бы не это, то сидели бы все люди по тюрьмам за преступления, которых они не совершали, а не только за настоящую вину — сердце человеческое вспыльчиво и меры не ведает. Кто создавал его, дела своего толком не знал, хорошо еще, что существует хитрость, а то как бы Жозе Калмедо сказал, хотя ему никто и не велел так говорить: Ничего серьезного, просто два типа украли несколько снопов пшеницы, хозяин говорит, что они, а они говорят — Жоан Мау-Темпо свидетель, что мы ни при чем… что за путаница, даже я здесь ничего не понимаю. И всегда так: какие бы добрые намерения ни были у человека, сбивается он в самый неподходящий момент, и его слова становятся как слишком короткий плащ-невидимка — одно прикроешь, другое высунется, маловат плащ, оказывается, и, когда Жоан Мау-Темпо, действительно не замешанный в это дело, говорит: Я к этим делам непричастен, ничего я не видел, ничего не знаю, представитель власти прибегает к последнему аргументу и доверительно сообщает: Не бойся, пошли со мной, скажешь, что знаешь, а потом иди себе, куда хочешь.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Примечанию