Лермонтов - читать онлайн книгу. Автор: Елена Хаецкая cтр.№ 94

Эмма Герштейн, как и другие исследователи советской поры, делает из Лермонтова диссидента. Не представляется, чтобы это соответствовало истине. Не существовало таких глубоко законспирированных сообществ, о которых не знало бы III отделение. Все эти люди имели родственников и друзей, лояльных к правительству. Большой свет — своего рода «большая деревня»: все друг другу родня, все друг с другом знакомы. Неужто удалось бы держать в секрете какой-то заговор, если таковой существовал?

Другой вопрос — почему это «тайное общество» так ничего и не породило? Где хотя бы малейшие следы их деятельности? Чем они вообще занимались, если не просто разговорами, курением, игрой, дружеским и непринужденным времяпрепровождением?

И наконец, последнее возражение. Лермонтов не был диссидентом. Он был недоволен не отдельными распоряжениями правительства или какими-то реалиями современной ему жизни, — он был недоволен состоянием человеческой души в мире. Поэтому и «Герой нашего времени» — не о бедственном положении крестьянства, а о нравственных терзаниях скучающего молодого офицера. Поэтому и «Демон» — не о зверствах цензуры или телесных наказаниях в армии, а о том, что соприкосновение с падшим духом тяжко, почти гибельно для человека.

Лермонтову несвойственно было «примыкать» к группам; это мы видели еще на примере его отношений с литераторами. Однако ему в высшей степени свойственно было, как бы сейчас сказали, «тусоваться» в компаниях. В Москве, в пору юности, у Лермонтова тоже была своя компания, она называлась «веселой бандой». Первое (и единственное), чем он озаботился, оказавшись в Новгороде, на новом месте службы, — обеспечил себе репутацию «доброго малого» в обществе местных офицеров. Точно так же вел он себя и в других случаях («лермонтовская банда» в Пятигорске в июле 1841 года).

А вот состав участников «банды», подробности разговоров и отдельных похождений, потаенные мысли Лермонтова и его побуждения (или отсутствие таковых) — все это, может быть, известно, а может быть, и неизвестно… это была просто некая удобная для него «среда обитания».

Именно в таком духе описывает эту «среду» Н. М. Лонгинов: «В 1839–1840 годах Лермонтов и Столыпин, служившие тогда в лейб-гусарском полку, жили вместе в Царском Селе, на углу Большой и Манежной улиц. Туда более всего собирались гусарские офицеры, на корпус которых они имели большое влияние. Товарищество (esprit de corps) было сильно развито в этом полку и, между прочим, давало одно время сильный отпор, не помню, каким-то притязаниям командовавшего временно полком полковника С. Покойный великий князь Михаил Павлович, не любивший вообще этого esprit de corps, приписывал происходившее в гусарском полку подговорам товарищей со стороны Лермонтова со Столыпиным и говорил, что «разорит это гнездо», т. е. уничтожит сходки в доме, где они жили. Влияния их действительно нельзя было отрицать; очевидно, молодежь не могла не уважать приговоров, произнесенных союзом необыкновенного ума Лермонтова, которого побаивались, и высокого благородства Столыпина, которое было чтимо».

В начале января модный поэт Лермонтов был приглашен на бал во французское посольство к Барантам. Сыну посла, Эрнесту де Баранту, был двадцать один год. Он окончил высшую школу, носил звание доктора Боннского университета и числился атташе кабинета министра иностранных дел Франции. Отец хотел сделать его дипломатом, но Эрнест главным образом интересовался женщинами. «Многочисленные победы» юноши вызывали не менее многочисленные отчаянные письма его матери, и в конце концов отец-посланник внял призывам своей супруги: в 1838 году он выписал любвеобильного сына в Россию. Здесь де Барант-старший начал всерьез готовить Эрнеста к дипломатической карьере. В общем, Андре де Барант преуспел: когда в феврале 1840 года ему понадобилось отлучиться из Петербурга, сын не без успеха его заменял.

На вечеринке у Гогенлоэ первый секретарь французского посольства в Петербурге барон д’Андрэ от имени посла де Баранта обратился к А. И. Тургеневу с вопросом: «Правда ли, что Лермонтов в известной строфе стихотворения «Смерть Поэта» бранит французов вообще или только одного убийцу Пушкина?» Барант хотел бы знать правду от Тургенева. Тургенев текста стихотворения точчо не помнил и, встретив на другой день Лермонтова, просил его сообщить ему текст стихотворения «Смерть Поэта». На следующий день Лермонтов прислал Тургеневу письмо, в котором процитировал просимый отрывок. Однако справка Тургенева не понадобилась. «Через день или два, — писал А. И. Тургенев П. А. Вяземскому, — кажется на вечеринке или на бале у самого Баранта, я хотел показать эту строфу Андрэ, но он прежде сам подошел ко мне и сказал, что дело уже сделано, что Барант позвал на бал Лермонтова, убедившись, что он не думал поносить французскую нацию. Следовательно, я не вводил Лермонтова к Баранту, не успел даже и оправдать его и был вызван к одной справке, к изъявлению моего мнения самим Барантом…»

Тургеневу понадобилось оправдываться, потому что его чуть ли не подозревали в том, что своим якобы неосмотрительным ответом он «натравил» де Баранта на Лермонтова: мол, Лермонтов в своем стихотворении нападал на всю французскую нацию, а де Барант считал необходимым заступиться за честь соотечественников — и т. п. Были и другие версии — разумеется, речь шла о некоей неназванной даме.

16 февраля 1840 года на балу у графини Лаваль произошло памятное столкновение Лермонтова с молодым Эрнестом де Барантом. Висковатов излагает эту историю очень обтекаемо: «Оба ухаживали за одной и тою же блиставшею в столичном обществе дамой. Встретившись, соперники обменялись колкостями. Де Барант укорял Лермонтова, будто отозвавшегося о нем неодобрительно и колко в присутствии известной особы. Кто была особа эта, ни де Барант, ни Лермонтов и позднее на разбирательстве дела не объяснили, но в обществе имя ее было известно, и по поводу ссоры ходили весьма противоположные слухи.

Одни утверждали, что де Барант искал ссоры со счастливым соперником. Другие рассказывали, будто Лермонтов, оскорбленный предпочтением, оказанным молодому французу, мстил за презрение к себе четырехстишием, в котором задел и де Баранта и с цинизмом отзывался о предмете его страсти. Четырехстишие ходило это по рукам в различных вариантах…»

Висковатов мелким шрифтом приводит злополучные строки:

Прекрасная Невы богиня!

За ней волочится француз!

Лицо-то у нее как дыня,

Зато и ж… как арбуз.

Предположить, будто Лермонтов так припечатал «неназываемую даму» (если это та, о которой мы думаем), — невозможно. Меринский, товарищ Лермонтова, утверждает, что стишок был сочинен в виде шутки лет восемь назад и относился к совершенно другим лицам (одно из которых тоже было французского происхождения).

В общем, все шло по «лермонтовскому обыкновению»: густой туман обволакивает все обстоятельства, кроме тех фактов, скрыть которые невозможно, — в данном случае факта дуэли.

Де Барант потребовал у Лермонтова объяснений по поводу каких-то обидных речей. Лермонтов все это назвал «клеветой» и «сплетнями». Де Барант объяснения не принял: