Плексус - читать онлайн книгу. Автор: Генри Миллер cтр.№ 63

Совсем иным был Эдди Ласки - вот с кем держать дистанцию было по-настоящему трудно. Стоило ему заметить, что ты идешь в его сторону, как он сразу же вставал у тебя на пути, перегораживал его, широко и злобно скалил большие желтые зубы и, притворяясь, будто протягивает руку для рукопожатия, делал несколько выпадов, молниеносно нанося сокрушительный удар по ребрам или в нижнюю челюсть, - последнее он игриво называл «пырком в зубы». И еще этот великовозрастный олух любил попрактиковаться в клинче, высвободиться из которого всегда было сущей пыткой. Мы все сходились на том, что героем ринга ему не бывать. «Когда-нибудь нарвется!» - таков был наш единогласный вердикт.

Полной аномалией среди Ласки и Фосслеров выглядел Джимми Ньютон, находившийся с теми и другими в какой-то очень отдаленной родственной связи. Я не встречал еще человека более молчаливого, скромного, искреннего и прямодушного. Где работает Джимми, никто не знал. Мы видели его редко и еще реже с ним разговаривали. Но он был из тех, кому стоило сказать вам: «Доброе утро!» - и вы сразу чувствовали себя лучше. В устах Джимми «доброе утро» было своего рода благословением. Что в нем заинтриговывало, так это его постоянный рассеянно-меланхолический вид. Казалось, он испытал тяжелую трагедию - из разряда тех, о которых не принято во всеуслышание говорить. Мы подозревали, что печаль на его лице как-то соотносилась с его матерью, которой никто из нас ни разу не видел. Может, она была калекой? Или сумасшедшей? Или устрашающе безобразной? Ничего не знали мы и об отце Джимми: бросил он их или умер?

Нам, здоровым беззаботным мальчишкам, жизнь семьи Ласки казалась страшно таинственной. Каждое утро ровно в семь тридцать старик Ласки, слепой, покидал дом со своей собакой, простукивая дорогу своей увесистой тростью. От одного его вида уже делалось не по себе. Но и сам дом, в котором они жили, производил зловещее впечатление. Некоторые окна в нем вообще никогда не открывались, а шторы на них были всегда опушены. В другом окне обычно сидела Молли, дочь Ласки, с жестяной банкой пива на подоконнике. Сидела, как актриса, играющая роль в спектакле, после торжественного поднятия занавеса. Не имея абсолютно никаких дел и, более того, делать ничего не желая, она просто день-деньской сидела и собирала сплетни. Молли знала подноготную всего, что происходило в округе. Время от времени ее фигура округлялась, словно у нее должен был появиться ребенок, но никто не рождался и не умирал. Просто Молли менялась в унисон со сменой времен года. Ленивая неряха, она все равно нам нравилась. Молли лень было дойти даже до бакалеи на углу. И случалось, она бросала нам четвертак или полдоллара - окно располагалось как раз на уровне улицы, - предлагая оставить себе сдачу. Иногда она успевала забыть, за чем нас посылала, и, отказываясь от покупки, предлагала забрать ее себе.

Старик Фосслер, промышлявший еще и извозом, был здоровенным мужиком, ругавшимся и сквернословившим, когда вы на него натыкались. По пьяной ли, по трезвой ли лавочке он без труда поднимал на руках огромные тяжести. Естественно, его мы побаивались. Но кровь стыла у нас в жилах при одном взгляде на то, как он измывался над своим сыном, а он вполне мог поднять его с земли одним большим пальцем своей ноги. А уж как он его порол! Настоящим извозчичьим кнутом! Мы ни разу не осмелились над ним подшутить, но все равно подолгу простаивали на пятачке на углу квартала, совещаясь, как бы сделать ему «темную». Более позорного зрелища, чем Эд Фосслер, сгорбившись подходивший к своему старику, закрывая на всякий случай рукой голову, мы не видели. В конце концов, отчаявшись, мы однажды позвали Эда на угол, но едва он уловил общее направление разговора, как тут же побежал от нас, зажав хвост между ногами, точно побитый пес.

Интересно, как трансформируются в памяти эти действующие лица времен моего отрочества. Описанные выше по большей части относятся к тому его периоду, когда я жил в особо милом мне Четырнадцатом округе. На улице ранней печали они были аномалиями. Подростком - в старом районе - я привык общаться с чудаками, потенциальными гангстерами, мелкими мошенниками, будущими боксерами-профессионалами, эпилептиками, выпивохами и шлюхами. В том добром старом мире не было человека, не наделенного какой-то примечательной особенностью, оригинальной чертой характера. В квартале же, куда мне довелось переехать, все отличалось сугубой нормальностью, трезвостью и однообразием. Помимо членов странного племени, проживавшего в фермерском доме, я столкнулся здесь только с одним исключением. Имя этого парня мне не запомнилось, зато в остальном его личность в моей памяти просто выгравирована. Он только недавно появился на нашей улице, был среди нас новенький, чуть постарше и вообще явно иной. Однажды, когда мы играли в шарики, я обронил словцо, которое заставило его в удивлении вскинуть голову.

- Где ты раньше жил? - спросил он.

- На Дриггс-авеню, - сказал я. Он тут же вскочил с колен и буквально меня обнял.

- Что ж ты раньше мне не говорил? - воскликнул он. - Я ведь сам с Уайт-авеню, что на углу Северного Седьмого проспекта.

Мы нашли друг друга, как масонские братья, обменявшиеся паролем. Между нами сразу же установилась крепкая связь. Отныне, в какие бы игры мы ни играли, он всегда выступал на моей стороне. А если ко мне подступал с угрозами кто-нибудь из мальчишек постарше, всегда вставал между нами. Когда же он хотел доверительно передать мне что-нибудь конфиденциальное, то переходил на наш родной жаргон Четырнадцатого округа.

Однажды он познакомил меня со своей сестрой, возрастом чуть помладше меня. Это была любовь чуть ли не с первого взгляда. Особой красотой, даже на взгляд моих голодных подростковых глаз, девочка не отличалась, но в ее манере держаться было что-то напоминавшее девочек нашего старого района, так меня восторгавших.

Однажды вечером родители устроили для меня вечеринку-сюрприз. Позвали всю окрестную молодежь - кроме моего новообретенного друга и его младшей сестры. Мое сердце было разбито. Когда я спросил, почему их не пригласили, мне сказали, что они не нашего круга. Это решило все. Я выскользнул из дому и пошел за ними. Довольно быстро мне удалось объяснить их матери, что произошла досадная ошибка и что дома у нас все ждут не дождутся, когда на вечеринке появятся ее сын и дочь. С понимающей улыбкой она погладила меня по голове и назвала «хорошим мальчиком». Мать моих новых друзей благодарила меня так чрезмерно, что я, смутившись, залился краской.

Торжествуя, я привел моих друзей в дом - лишь для того, чтобы тут же понять, какую огромную совершил ошибку. Со всех сторон их третировали. Я старался как мог рассеять атмосферу враждебности, но все было напрасно. Наконец я не выдержал.

- Или вы подружитесь с моими друзьями, - храбро объявил я, держа последних за руки, - или расходитесь по домам! Это моя вечеринка, и я хочу, чтобы со мной были только друзья!

За эту браваду я схлопотал от матери оплеуху. Сморщившись от боли, я все же стоял на своем.

- Это несправедливо! - кричал я чуть не на грани слез.

И они вдруг сдались. Лед был сломан, и это походило на

чудо. Не прошло и минуты, как все мы смеялись, кричали и пели. Я не мог понять, что случилось и почему так внезапно.