Гавайи: Миссионеры - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Миченер cтр.№ 50

– Кто это? – прошептал доктор Уиппл, пораженный мастерством красавицы.

– Её зовут Ноелани, – сообщил один из гавайцев, явно гордясь своим пиджин-инглиш, которым он овладел, общаясь в портах с моряками. – Это девочка Маламы. Потом она станет Алии Нуи.

Пока он говорил, волна уже спала, а следующий гребень скрыл прекрасную наездницу на доске из виду. Но всё равно перед мысленным взором миссионеров оставался её провоцирующий, словно бросающий им всем вызов, образ. Дух языческого острова, оседлавший волну. У Джона Уиппла зародилась в мозгу откровенно богохульная мысль. Его так и подмывало высказаться, но он благоразумно промолчал, понимая, что не найдет поддержки у остальных. Наконец, не выдержав, он шепнул на ухо своей миниатюрной жене:

– Очевидно, тут многие умеют ходить по воде.

Аманда Уиппл, женщина благочестивая, прекрасно поняла скрытый смысл его слов. Если раньше Аманда едва осмеливалась поднять глаза на своего ученого мужа, мысли которого казались ей иногда непостижимыми, теперь она твердо взглянула на него, поскольку богохульный подтекст его замечания был уж слишком очевидным. При этом она подумала: "Один человек никогда не поймет другого до конца". Однако, вместо того чтобы осудить супруга, она впервые посмотрела на него аналитически. Холодно, отстраненно, но внимательно она изучала своего необычного кузена, стоящего рядом с ней под жарким гавайским солнцем, и наконец пришла к выводу, что любит его ещё больше, чем когда-либо.

– Мне не нравятся такие слова, Джон, – пожурила она его.

– Но я просто должен был выговориться.

– Так и поступай всегда, но только со мной, – шепнула Аманда.

– Нам будет очень сложно понять жизнь этих островов, – заметил Джон.

И пока супруги Уиппл любовались морем, они вновь увидели, как Ноелани (чье имя означало "Небесная Дымка"), вновь оседлав доску, сильными гребками направляет её в открытый океан, где зарождались длинные крутые волны. Встав на колени так, что её груди почти касались доски, она придала своими сильными руками ей такую скорость, что пробила волну во много раз стремительнее, чем это могла сделать любая лодка с опытными гребцами. Выбранный девушкой курс пролегал поблизости от "Фетиды" и, когда красавица оказалась рядом, на её лице промелькнула улыбка. Затем, выбрав подходящую волну, она круто развернулась и встала на одно колено. В этот момент на миссионерской лодке Джон Уиппл шепнул жене:

– Смотри, вот сейчас она пойдет по воде.

И девушка действительно пошла.

Когда "Фетида" отплыла, Эбнер и Иеруша, чувствуя себя покинутыми, приступили к осмотру дома, в котором им предстояло провести долгие годы. Четыре столба по углам строения были вытесаны из толстых стволов деревьев, доставленных с гор, а стены и крыша изготовлены из вязанок травы. Пол был выстлан галькой и покрыт циновками из пандануса, который следовало подметать метлой из тростника. Окна представляли собой простые проемы, занавешенные китайской тканью. Это было довольно неуклюжее примитивное сооружение, даже не разделенное на комнаты. Шкафов, кроватей, стола и стульев не было и в помине. Тем не менее, хижина имела два значительных преимущества: в задней части дома, под раскидистым деревом хау, имелось подобие террасы, где удобно было проводить занятия миссии. Кроме того, входные двери были выполнены в голландском стиле: нижние створки могли оставаться закрытыми, чтобы никто без разрешения не вошел, а верхние могли открываться, чтобы улыбки островитян и их приветливые слова доходили до хозяев.

В этом доме Эбнер расставил мебель, захваченную им из Новой Англии: разболтанную кровать с веревочным основанием для матраса, ржавые кофры, долженствующие исполнять роль шкафов, маленький кухонный столик, два стула и кресло-ка чалку. Если бы в будущем им бы потребовалась одежда, её можно было получить только за счет пожертвований из Новой Англии. В том случае, если кто-нибудь бы позаботился отправить бочки с ненужными вещами в центральную миссию в Гонолулу. Если бы Иеруше захотелось сменить износившееся платье, для этого потребовалась бы какая-нибудь добрая душа из Гонолулу, которая, порывшись в обносках, решила бы: "Вот это сестре Иеруше как раз подойдет". Правда, такого ни разу не случилось. Если бы вдруг Эбнеру понадобилась пила для элементарных домашних нужд, ему тоже оставалось рассчитывать на помощь какого-нибудь доброго христианина. И даже люльку для ребенка Иеруши могло прислать только благотворительное общество. Хейлы не имели ни денег, ни доходов, ни поддержки, кроме той, которую могла бы оказать миссия в Гонолулу. Случись с ними болезнь, вроде тропической лихорадки, лекарств купить они не могли. Оставалось уповать на христианское милосердие, которое пополнит их аптечку, состоящую лишь из каломели, рвотного корня и соды.

Иногда Иеруша, вспоминая свой прохладный дом в Уолполе, со шкафами, набитыми всевозможными нарядами, которые всегда были накрахмалены слугами, или думая о тех двух жилищах, которые предлагал ей капитан Хоксуорт – одно в Нью-Бедфорде, а другое – на борту корабля, – неизменно испытывала огорчение, глядя на свою хижину, в которой теперь ей приходилось жить и работать. Однако она никогда не позволяла себе открыть эти чувства супругу, и её письма домой были неизменно полны оптимизма и жизнерадостности. Когда дни становились особенно жаркими, а работы не убавлялось, она выжидала, когда наступит вечер, и тогда принималась писать матери, Чарити или Мерси, рассказывая о своих очаровательных приключениях и интереснейшей жизни. Но хотя мать и сестры и являлись членами её семьи, им она открывала только внешнюю сторону своей жизни. Как ни странно, но только сестре Эбнера Эстер, которую Иеруша никогда не видела, она могла изливать всю полноту своих истинных чувств и делиться наболевшим. В одном из своих первых посланий Иеруша писала:

"Моя нежно любимая сестра во Христе, дорогая Эстер! Последние дни мне почему-то стало особенно печально и грустно. Иногда здесь в Лахайне стоит невыносимая жара. Кстати, слово "Лахайна" означает "Беспощадное Солнце". Более подходяще го названия для этого поселения и не придумать. Возможно, прошедшие недели были чрезмерно загружены работой, по скольку Малама постоянно давит на меня и заставляет учить её. Хотя она не может сосредотачиваться на уроке более, чем на один час, и как только её интерес к предмету ослабевает, она вызывает слуг, которые начинают делать ей массаж. И пока они занимаются своим делом, она велит мне рассказывать ей разные истории. Я поведала ей о Марии, об Эстер и о Руфи. Когда я впервые рассказывала ей о том, как Руфь покинула свой родной дом, чтобы жить в чужих краях, боюсь, мои слезы выдали мое настроение, потому что Малама сразу заметила их, тут же прогнала служанок и, подойдя ко мне, потерлась носом о мой нос, а затем сказала: "Я очень признательна тебе за то, что ты приехала жить к нам на эту незнакомую и чужую для тебя землю". Так что теперь, когда ей хочется послушать какую-нибудь историю, она, как самый настоящий ребенок, снова и снова просит меня повторить рассказ о Руфи, и когда я дохожу до рокового места о чужих краях, мы начинаем рыдать вместе.

Ни разу за все время она не поблагодарила меня за то, что я делаю для неё. Она считает меня кем-то вроде дополнительной служанки, но я уже привыкла к ней и люблю её, и никогда мне ещё не приходилось видеть женщины, которая бы так быстро обучалась.