Желтоглазые крокодилы - читать онлайн книгу. Автор: Катрин Панколь cтр.№ 60

Жозефина дала слабину. Ирис это сразу почуяла. Ее голос смягчился, стал почти умоляющим, из глаз хлынула волна невыразимой нежности.

— Послушай, Жози! Ты ведь окажешь мне эту услугу! Мне, твоей сестре… Я всегда была рядом с тобой, я всегда следила за тобой, я никогда бы не оставила тебя в нищете и не допустила бы, чтобы ты нуждалась. Крик и Крок… помнишь? С самого раннего детства… Я твоя единственная семья. У тебя ведь больше никого нет! Больше нет матери, потому что ты с ней не видишься, и она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО плохо к тебе относится, больше нет отца, больше нет мужа… Я одна у тебя осталась.

Жозефина вздрогнула и обняла себя за плечи. Одинокая, всеми покинутая. Она поверила, в эйфории от первого чека, что предложения так и посыплются, но теперь надо было признать, что ничего не произошло. Человек, который так хвалил ее за превосходно сделанную работу, не позвонил. А 15 января надо будет платить. 15 февраля тоже, и 15 марта, 15 апреля и 15 мая, 15 июня и 15 июля. Цифры закружились у нее в голове. Несчастье навалилось на нее черной давящей массой, зажало грудь в стальные тиски. У нее перехватило дыхание.

— И к тому же, — продолжала Ирис, заметив тревогу во взгляде сестры, — я же не говорю о каких-то мелких деньгах. Я говорю о солидной сумме, порядка пятидесяти тысяч евро!

Жозефина даже подскочила.

— Пятьдесят тысяч евро!

— Двадцать пять тысяч, как только я сдам первые двадцать страниц и план истории…

— Пятьдесят тысяч евро! — повторила Жозефина, не веря своим ушам. — Да твой издатель с ума сошел!

— Нет, не сошел. Он хорошо подумал. Он считал, размышлял. Выпустить книгу стоит восемь тысяч евро. Если продать пятнадцать тысяч экземпляров, она окупится. Целиком. Включая расходы на издание и аванс. А еще он сказал, вот тут слушай внимательно, Жози… он сказал, что с моими связями, с моей внешностью, с моими синими глазами, с моей элегантностью я моментально завоюю прессу и книге обеспечен грандиозный успех! Вот так он сказал, слово в слово.

— Да, но… — Жозефина пыталась возражать, но уже как-то вяло.

— Ты напишешь… ты как никто знаешь эту тему. Можешь жонглировать деталями, историческими фактами. Вставлять слова и выражения той эпохи, придумывать персонажей… Тебе же самой это понравится! Для тебя ведь это детские игрушки! И за полгода, представляешь, Жозефина, за полгода ты положишь в карман пятьдесят тысяч евро! И тебе больше не о чем будет беспокоиться! Вернешься к своим ветхим пергаментам, балладам Франсуа Вийона и к старопровансальскому языку.

— Ты все валишь в одну кучу! — упрекнула ее Жозефина.

— Да мне плевать, что я там куда валю. Мое дело — защитить то, что ты напишешь. Сделаем это разок и никогда больше к этому не вернемся…

У Жозефины приятно защекотало где-то в районе солнечного сплетения. Пятьдесят тысяч евро! Можно внести… она быстро подсчитала… как минимум тридцать ежемесячных выплат! Тридцать месяцев покоя! Тридцать месяцев подряд она сможет спокойно спать по ночам, а днем рассказывать истории. Она так любила рассказывать девочкам истории, когда они были маленькие — Роллон, Артур, Элеонора, Энида выходили в ее рассказах прямо как живые. Они кружились на балах, бились на турнирах, участвовали в битвах, устраивали заговоры, пили и ели в дворцовых залах…

— Один разок, ты уверена?

— Один-единственный раз! Чтоб страшный Крюк меня схряпал!

Когда поезд прибыл на вокзал в Лионе, где стоял три минуты, Жозефина наконец промямлила «да, но только один раз… Ирис, обещаешь?»

Ирис обещала. Один-единственный раз. Святой истинный крест, гореть мне в аду…

Значит, надо писать. Отступать некуда. Едва она произнесла «да» на вокзале в Лионе, где поезд стоял три минуты, как Ирис защебетала: «Спасибо, сестричка, ты даже не представляешь, из какой трясины ты меня вытащила! У меня в жизни сплошная неразбериха. Я столько всего напутала, но уже поздно, назад пути нет, можно лишь спасти то, что осталось, и с этим как-то жить дальше. Пора мне привыкнуть довольствоваться остатками. В этом мало чести, уверяю. Но так уж получилось».

Она поцеловала сестру, потом, немного успокоившись, окинула ее глубоким взглядом своих неотразимых глаз, мрачно-синих в окружении черных теней. «Ты становишься красивой, Жозефина, все лучше и лучше, эти светлые прядки очень тебе идут. Влюбилась, что ли? Нет? Ну, это не за горами. Предсказываю тебе красоту, богатство, талант, — добавила она, прищелкивая пальцами, как гадалка. — Ты просто долго берешь разбег. Я многим была одарена от рождения, согласна, мне повезло больше, чем тебе, но я выжала жизнь, как лимон, и остался только легкий привкус цедры, от которого я пытаюсь добиться вкуса. Думала, что смогу писать, снимать фильмы. Помнишь, Жози… Когда-то я была даже талантлива. Все говорили: Ирис способная, одаренная. Она далеко пойдет, в Голливуде ее ждет большое будущее! Голливуд! — Она горько усмехнулась. — Я не добралась до Голливуда, вышла на остановке Бекон-ле-Брюйер! Нужно взглянуть правде в глаза: может, я и талантлива, но совершенно бессильна. Между идеей и ее реализацией лежит пропасть, которую мне не перепрыгнуть, я стою на краю и тупо гляжу в пустоту. Я хочу писать, я безумно хочу писать, в мою голову стучатся замыслы дивных историй, но когда я пытаюсь воплотить их на бумаге, слова разбегаются на тоненьких липких лапках, как мерзкие тараканы! А ты… ты умеешь ловить их и выстраивать в красивые фразы, и они не смеют уже тронуться с места. Ты так здорово рассказываешь всякие истории… Я вспоминаю твои письма из летнего лагеря, я зачитывала их подружкам, и они окрестили тебя мадам де Севинье!» [24]

Жозефину растрогала беспомощность сестры и порадовали ее пророчества. Она почувствовала себя нужной и важной. Однако радуясь, вместе с тем ощущала себя под угрозой. Красноречие Ирис захватило ее, но сердечко тревожно ныло: достаточно ли у нее сил, чтобы сыграть роль бодрого «литературного негра»? Она писала диссертации и выступления, тексты лекций в университете, она любила придумывать истории, но одно дело бесконечные устные эпопеи, которые она рассказывала на ночь девочкам, и совсем другое — исторический роман, который Ирис обещала издателю. «Насчет оргтехники не волнуйся, — сказала Ирис, — купим тебе компьютер и подключим Интернет». Жозефина хотела возразить: «Нет-нет, я должна еще попробовать, вдруг не получится, надо убедиться, что я могу…» Ирис стояла на своем, и Жозефине в очередной раз пришлось согласиться.

А теперь пришло время приступить к творческому процессу.

Она взглянула на компьютер, на хорошенький беленький ноутбук, который ждал ее, разинув пасть, на кухонном столе, заваленном книгами, счетами, ручками, листами бумаги, тарелками, не помытыми после завтрака… взгляд пробежал по желтому пятну, оставшемуся от горячего чайника, по крышке от банки с абрикосовым джемом, по смятой салфетке… Нужно расчистить себе место, чтобы писать. Нужно отложить ненужные бумаги в сторону. Столько всего нужно сделать, столько… она горестно вздохнула, внезапно ощутив всю тяжесть предстоящих усилий. Как придумать сюжет? Как создавать персонажей? Ход событий, отношения? Внезапные повороты интриги? Что будет движущей силой: внешние обстоятельства или эволюция характера героя? Как начинать главу? Как заканчивать? Нужно ли использовать свои научные наработки? Как описать на бумаге блеск и мощь Роллона, Вильгельма Завоевателя, Ричарда Львиное сердце, Генриха II? Может, призвать дух Кретьена де Труа вселиться в нее на это время? А может, стоит вдохновляться теми, кто вокруг, выписать в романе Ширли, Гортензию, Ирис, Филиппа и Антуана, переодеть их в шлемы и старинные платья, переобуть в средневековые остроносые башмаки или в деревянные сабо, поселить во дворце или в хижине крестьянина? Декорации меняются, а сердца бьются по-прежнему. У Элеоноры Аквитанской сердце бьется так же, как у Скарлетт или у Мадонны. Турнюры и камзолы обращаются в пыль, а чувства остаются. С чего же начать? — думала Жозефина, рассеянно наблюдая, как, пробираясь по кухне, постепенно слабеет бледный луч январского солнца, мерцающий на бортике раковины и замирающий в районе сушилки для посуды. — А существует ли, интересно, книга литературных рецептов? Пятьсот грамм любви, триста пятьдесят грамм интриги, шестьсот грамм исторической правды, килограмм пота… варить на медленном огне, постоянно помешивая во избежание пригорания и образования комков, отстаивать три месяца, полгода, год. Стендаль, как считается, написал «Пармскую обитель» за три недели, а Сименон вообще умудрялся выдавать по роману за десять дней. Но сколько они до этого вынашивали свои книги, вставая по утрам, натягивая брюки, попивая кофе, забирая почту, глядя на утренний свет, подползающий к тарелке с завтраком, пытаясь сосчитать пылинки в солнечном луче? Нужно дать идее настояться. Найти собственный способ творить. Пить кофе, как Бальзак. Писать стоя, как Хэмингуэй. Делать записи, как Золя. Принимать опиум, пить бормотуху, курить гашиш. Орать текст вслух, как Флобер. Бегать, бредить, спать. Или вообще не спать, как Пруст. А я? Клеенка кухонного стола, раковина, чайник, хлебные крошки после завтрака, счета за квартиру… тик-так: часы на стене отсчитывают время. Леото советовал: «Пишите так, как пишите письма, не перечитывайте написанное. Мне не нравится „большая литература“, я люблю запись беседы». Кому я могу отправить письмо? Нет у меня любовника, поджидающего на скамейке в парке. Нет больше мужа. А лучшая подруга живет в соседней квартире.