В ролях - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Лебедева cтр.№ 74

— Как не помнить! Я в Катины годы овдовела уже, а она все в девочку играется, жить ей, вишь, отдельно захотелось! Такая обида — вы себе не представляете, какая обида!

— Да мои-то разве лучше? — вздыхала Марья Марковна. — Юрок-то мой, представляете, пацан сопливый, девицу нашел да по подъездам обжимается, сколько раз уже ловила! Школу еще не кончил, а туда же!

— Это все наш, Сергей! Барин выискался! Это он Катьку с панталыку сбивает, точно вам говорю!

— А девица-то эта — размалеванная вся, как папуас. Полголовы выбрито, в ухе серег — как колец на шторе… Тьфу!

— И ведь подумаю грешным делом — уж хоть бы он ее бросил… Нашел бы себе другую дуру, с квартирой, да и бросил бы! Уж она бы узнала тогда, с кем дело имеет…

— Так мало что кольца! Ведь курит! Своими собственными глазами видела!

— А потом сяду, поплачу да и подумаю: чего же это я родной дочери желаю? Доконал! Все жилы из меня этот Сергей вытянул, верите? Все жилы!

Так они проговорили еще часа полтора и распрощались. Тема балкончика тоже не осталась без внимания.

Балкончик… Балкончик что? Марья Марковна забыла о балкончике на следующий день за более насущными проблемами. Он и всплыл-то случайно, балкончик этот — Марья Марковна, прихлебывая чай с малиной, сидела к окну лицом, а в доме напротив, на четвертом этаже, двое гастарбайтеров как раз монтировали новые рамы, вот и сказала — машинально. Красиво — белый пластик, зелененькая евровагонка… Да и про кота она тоже не со зла… Давление что-то подскочило, суставы ныли, сердце опять же… И не то чтобы Тимофей показался ей особенно худым, но так вдруг жалко стало — его, себя, молодости ушедшей и прошлого непоколебимого здоровья. А Катя уж сразу обижаться… Эх, молодежь! Утро следующего дня было чудесным — солнечным и по-весеннему теплым, улеглась магнитная буря, отпустила мигрень, и деятельная Марья Марковна взялась пылесосить ковры и драить плиту. Она даже напевала себе под нос — что-то такое бодрое, из середины шестидесятых.

Марья Марковна пела, а Кате было не до веселья. Долгих две недели она прикидывала, как сказать про балкончик мужу, чтобы не слишком его расстроить. Высчитывала, у кого бы перехватить денег, ходила потихонечку в интернет изучать кредитные проценты, звонила по рекламным бумажкам из почтового ящика, где предлагали остекление из серии «только у нас, дешевле некуда». По самым скромным подсчетам, балкончик обходился в две полные зарплаты. И ведь как назло — последний этаж хрущевки. Если бы какой другой балкончик, — а этому конкретному нужна была кроме стекол еще крыша…

Вид у Кати в конце концов стал такой напряженный, что Сергей тоже начал беспокоиться и сам спросил, какие, собственно, проблемы.

— Балкон… Марья Марковна просила застеклить балкон… Раз мы тут… Раз мы тут так задержались… — нехотя призналась Катя. И заплакала.

Сергей смотрел на жену. Долго смотрел. Потом притянул к себе, обнял.

— Ну ты даешь…

— А чего? — виновато спросила Катя. Она говорила, уткнувшись мужу в плечо, не поднимая головы, и голос от этого был особенно глухой и жалостный. — Денег-то нету. И взять негде…

— Ну, Кать… Не ожидал от тебя… — Сергей взял жену за подбородок, посмотрел в глаза. — Вот, опять ты плачешь!

Он вытащил из кармана чистый носовой платок и стал вытирать Кате глаза.

— Что я, безрукий какой? — вытирал и отчитывал. — Коробки дверные поменял? Поменял! Трубы в кухне, в ванной развел? Развел! Линолеум постелил, плитку положил. Что я, какой-то паршивый балкон не застеклю? Прямо даже обидно, Кать! Ну, не реви у меня! Хватит сырость разводить!

Кате было стыдно. От этого она совсем уж расплакалась и еще долго стояла, уткнувшись мужу в плечо, силясь объяснить, но не находя нужных слов.

Ей нужно было просто выговориться, но она не смогла. Даже Сергею не смогла сказать, что думает. Просто язык не повернулся. Она все время, каждую секунду чувствовала себя виноватой. Перед Марьей Марковной, которая пустила в дом на полгода максимум, почти даром, а они тут зависли; перед мамой — ей ведь было уже за шестьдесят и оставлять ее одну было страшно, а не оставить — невозможно; перед мужем — ведь есть на свете матери как матери, которые не пилят и не давят, а, наоборот, жалеют и помогают, но только не теща, теща это не умела, и надо же было, чтобы такая не умеющая уступать досталась именно Кате; перед Тимофеем — за то, что его все время хотелось пнуть под хвост, и не было тут ничего личного, лишь непроизвольная физиологическая реакция; а больше всех перед Дарькой, которая по вине взрослых вынуждена была обитать в спартанских условиях, и даже лишнюю конфету ей купить не всегда получалось — всего лишь конфету! Как хотелось Кате почувствовать себя по-настоящему взрослой, быть хозяйкой собственной жизни! Да только никак не получалось — она оказалась всем должна, и от нее ничего не зависело. Это в тридцать с копейками! Что же дальше-то? Все это она молча выплакала мужу в плечо и пошла играть в свой бесконечный квест — убирать и готовить. Сергей, вооружившись строительной рулеткой, блокнотом и карандашом, отправился мерить балкон. И только хозяин невозмутимо лежал в своем любимом кресле. Он был кот и ни за что в этой жизни не отвечал. Живут же коты!

Скоро тема балкончика отошла на второй план — активный человек Владимир, риелтор, каким-то чудом выстроил новую цепочку. «Верхние» были крутые, со свободными деньгами — купить квартиру они хотели вроде бы сыну к свадьбе, такую вот простенькую непритязательную трешечку в центре, чтобы не сильно ребенка баловать. Поэтому действовать приходилось быстро. И опять Катя с Сергеем пошли по району смотреть подходящие квартиры. Сергея это занятие увлекало, а Катя, наоборот, ощущала странное равнодушие. Если мужу нравилась каждая просмотренная квартира и он с порога уже прикидывал, как мебель расставит, то она смотрела вполглаза и едва замечала, что находится вокруг. Она словно боялась полюбить эти чужие помещения, где встречали ее разные люди и разные обстоятельства.

Первая квартира оказалась по метражу большая, а на поверку темная и заставленная. В большой комнате, в коридоре громоздилась мебель всех времен и расцветок. Здесь был старинный комод без одного стекла, по виду, кажется, дубовый. Резьба, пущенная по дверцам, в одном месте была сколота, боковина исцарапана, точно ее нарочно резали ножом. Рядом, на полосатом деревенском половике, какие двадцать-тридцать лет назад модно было вязать из разноцветных тряпочек, стояла тумба для постельного белья — лакированная, светлая, явно из шестидесятых. Дверца ее поминутно открывалась, и хозяйка, пока беседовали, придерживала ее рукой и извинялась за беспокойство. Над тумбочкой висели часы с кукушкой — сломанные, без одной гири, вокруг часов — пара разномастных книжных полок, на которых вместо книг понаставлены были какие-то баночки, коробочки и ларчики. В маленькую комнату войти не удалось вовсе — только дверь открыли и заглянули. Здесь до самого потолка кучей были навалены вещи, в основном мужская одежда и обувь, давно вышедшая из моды. Поверх кучи лежала гитара с треснутой в двух местах декой. Струн на гитаре не хватало.