Дождь для Данаи - читать онлайн книгу. Автор: Александр Иличевский cтр.№ 42

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Дождь для Данаи | Автор книги - Александр Иличевский

Cтраница 42
читать онлайн книги бесплатно


4. «Отец мой, мой друг и помощник мой грубый» — кажется простым, что это — «отец» И.Х., но сложным и более глубоким, что это — Язык.


5. «Дремучие срубы» — таким образом (см. п. 4), срубы — это стихи.


6. «Князей на бадье» = казни на плахе (см. п. 2); к тому же бадья как бондарное изделие, охваченное обручами, — тот же колодец, сруб.


7. «Городки» (которые «насмерть зашибают в саду») — последние выкладываются под биту из круглых чурочек наподобие колодезных срубов. Следовательно, составленные срубами городки зашибаются прихотью биты — длани Всевышнего, т. е. казнью. Потому городки = стихи, мир. См. Ниневия, Содом и прочие ветхозаветные казненные города.

7.1. И еще — может быть, впрочем, довольно поверхностно, в порядке интертекста, пренебрегающего причинно-следственными связями: «городки зашибают в саду» — стук крокетных молотков в саду в том эпизоде, кульминационном, «Митиной любви», где Митя от боли решает умереть — от любви.

«Митина любовь» = «Митина смерть».


8. «Прохожу хоть в железной рубахе» — жертва одушевленностью (хитиновый покров Замзы); а также — преображающие рубашки для гусей-лебедей, сотканные из крапивы, из Андерсена; но точнее — панцирный Голлем, символ отказавшегося от «Я» слуги, «вдухновленного» словом; однако Голлем — также и символ бунтарской ошибки.


9. «И для казни петровской» — «петровская казнь» есть символ Просвещения. Если понимать христианство как проекцию (на деле — инверсию) света иудаизма на языческую темень (возможно, что проекция искажена настолько, что источник не подлежит восстановлению, хотя вряд ли), то «заглядывание в колодец» суть казнь Логоса, жертвоприношение ради Просвещения, света Речи, которая сохраняется благодаря жертвованию.

Один из цадиков, отражая адаптированность христианства к язычеству — в противоположность иудаизму, сказал так: «Чтобы рубить лес, берут топорище из того же леса».

9.1. Кстати, о «казни петровской» см. буквально в «Епифанских шлюзах». Царь «прорубал просветительское окно» каким топором? откуда брал топорище? В «Шлюзах» по царскому приказу европейского (английского) ирригационного инженера кат в кремлевской башне казнит без топора, но тем же методом прорубания: в рифму к уже прорубленной Европе.


10. Но главная «каббалистическая» составляющая стиха — в вертикальном, структурированном ярусами сруба, кольцами древесной плахи — Языка, — движении Духа.

10.1. Итак, корявый подстрочник смысла «Сохрани…» таков: звезда И.Х., составленная одновременно из основ иудейской мистики — древа сефирот — и главной теоремы Возрождения, видна в колодезной темноте благодаря жертвоположению головы на плаху-колодец, которая(ый) также и берестовый лист — благодаря дегтю — т. е. бумага, т. е. словесность; в результате найденного топорища совершается самопожертвование — Языку, на плахе городков-колодца-стихов (стихи даже графически выложены срубом строф) — и жертва эта просветительская: Петр I и Мандельштам оба акмеистически тосковали по мировой (европейской) культуре, в которую без жертвоприношения (жертв) было не проникнуть.

Attendez!

1

«Пиковая дама» — произведение малопонятное и стоящее одиноко среди шедевров зрелого Пушкина. Будучи поверхностно воспринято — и современниками, и некоторыми восприемниками (среди последних П. Чайковский и мудрый В. Ходасевич) — как «толкование случая», или фантастика, данная через «вмешательство демонских сил в реальность», эта повесть явилась той мощной пружиной, что в конце XIX века запустила ураган психологической прозы.

К глубинным слоям «Пиковой дамы» современность, по обыкновению, оказалась особенно глуха. «Северная пчела» писала: «Содержание этой повести превосходное. Германн замечателен по оригинальности характера. Лизавета Ивановна — живой портрет компаньонок наших старых знатных дам, рисованный с натуры мастером. Но в целом важный недостаток <…> — недостаток идеи». [22]

В. Г. Белинский: «В повести удивительно верно очерчена старая графиня, ее воспитанница, их отношения и сильный, но демонически-эгоистический характер Германна. Собственно это не повесть, а анекдот: для повести содержание — „Пиковой дамы“ слишком исключительно и случайно. Но рассказ — повторяем — верх мастерства».


Повесть эта, если крепко вчитаться, невероятно страшная. Причем страх этот непонятный и долго не проходящий, глубокий. И даже нельзя сказать, что вызван он непосредственно событиями, о которых Пушкин ведет повествование; событиями, чья природа двояка: они реальны в той же мере, в какой и фантастичны. Мощный пласт мрачных смыслов вскрывается в этом напряженном разломе подобно магме. Пласт этот раскален настолько, что невозможно к нему сразу приблизиться. Изучение его придется начинать издалека.

А именно из Сан-Франциско. Из города-символа, который с острой парадоксальностью — исторически, литературно, географически, геологически и даже экономически — вместил в себя большую часть той палитры страстей, что управляют взрывными смыслами «Пиковой дамы». Красивый город, основанный, подобно Содому, на складке тектонических плит, наползающих друг на друга; город, расцветший благодаря только золоту; город, который не раз сгорал и восставал из пепелища, не раз был сокрушен мощными землетрясениями; город, который перенес принципы «золотой лихорадки», идеалы мгновенной наживы почти на все аспекты жизни, позволяя подрядчикам баснословно наживаться на угнетении нелегальных китайских эмигрантов; город, который заложил в Силиконовой долине основу «новому Клондайку», всей информационной индустрии мира; город, в котором дома возводятся исключительно из легких строительных материалов, чтобы облегчить работы по спасению из завалов; город, жители которого снова бравируют своим упоением жизнью на краю, услышав в новостях, что после очередного землетрясения, потрясшего округу, горы неподалеку выросли на целый фут.

2

Не редкость встретить человека, имеющего интимные отношения с некоторыми числами натурального (и не только) ряда. Я даже знал одного смелого географа, который факультативно высказывался в том духе, что, мол, хорошо бы пифагорейская философия чисел поскорей отточилась и расцвела настолько, что стала бы разделом Теории чисел.

Увы, нумерология — наука навеки эзотерическая, и вряд ли она может быть логическим подспорьем в таком непростом деле, как размышление о «Пиковой даме». Однако, поскольку сам Пушкин был эзотерике совсем не чужд (вспомнить хотя бы историю с сердоликовым иудейским перстнем, подаренным ему графиней Е. К. Воронцовой: «Храни меня, мой талисман»), мы позволим себе время от время прибегать к этой зыбкой области. Впрочем, к нашим ссылкам относиться следует достаточно легко — автор не пытался ввести читателя в заблуждение глубокомыслием.

К тому же некоторым оправданием может нам служить тот факт, что сам первооткрыватель «роли чисел в мироздании» — Пифагор был в той же мере эзотериком, в какой он являлся математиком. В самом деле, в течение долгого времени смежность науки и эзотерики, обусловленная их общей принадлежностью духовным сферам, была очевидной. Ньютон, Лейбниц, Кеплер, Бруно, Коперник являлись прежде всего теологами и астрологами, а не математиками, физиками и астрономами. Но и в новейшее время наука часто и мощно наследовала интуиции. Вспомнить хотя бы сон Менделеева. Или — то, что Поль Дирак рассматривал в качестве критерия истинности формулы: ее изящество. Или ту естественность, с какой Нильс Бор однажды высказался по поводу предложенной его учеником модели: «Перед нами — безумная теория. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть правильной». Наконец, вспомнить, что Людвиг Больцман, жизнью заплативший за Второй закон термодинамики, в своих напряженных размышлениях о единстве законов природы достигал энергии проповеди пророков, громивших идолов в битве за монотеизм.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию