Багровый лепесток и белый - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Фейбер cтр.№ 138

— А ваш отец, — все же решается спросить он, — обсуждал с вами… чем, собственно, вы… э-э… могли… занемочь?

— Ах, Генри, уж эти мне ваши околичности! — нежно корит его миссис Фокс. — У меня чахотка. Так мне, во всяком случае, сказали, а сомневаться в правдивости сказанного я причин не имею.

В глазах ее мелькает проблеск горячности — той же горячности, с какой она обсужтала с ним по дороге из церкви тонкости веры.

— В чем я расхожусь с общим мнением, включая и мнение моего ученого отца, так это в том, что знаю — я не обречена на смерть, во всяком случае, на скорую. Во мне скрыто что-то вроде… как бы это сказать? Что-то вроде помещенного туда Богом календаря оставшихся дней, и на каждом его листке написано, какие Его поручения мне еще предстоит выполнить. Не стану уверять вас, будто я в точности знаю, сколько там листков, да я и не хочу этого знать, однако я почему-то чувствую, что календарь мой еще довольно толст и уж, во всяком случае, состоит не из считанных, как все полагают, страничек. Да, у меня чахотка, так? Ну и прекрасно, у меня чахотка. Однако это я как-нибудь переживу.

— О, неустрашимый дух! — восклицает Генри и, поднявшись вдруг на колени, стискивает ее руку.

— Да глупости, — возражает она, но все же смыкает холодные пальцы на ладони Генри и ласково сжимает ее. — Просто Бог не желает, чтобы я маялась без дела, вот и все.

С минуту оба молчат. Ладони их сцеплены и из каждой переливаются в другую нагие, безгласные чувства; невинный порыв соединил их, а благонравию пока еще не по силам разъединить. Сад купается в солнечном свете, большая черная бабочка перелетает высокую ограду его и начинает порхать над кустами, отыскивая цветок. Миссис Фокс отнимает свои пальцы у Генри — с грацией, ясно дающей понять, что в жесте этом нет и тени какого-либо отказа, — и кладет ладонь себе на грудь.

— Ну, а теперь, Генри, — с глубоким вздохом произносит она, — расскажите, что нового в вашей жизни.

— В жизни? — он моргает, ошеломленный пожалованной ему и ударившей в его голову милостью — дозволением коснуться ее тела. — Ну…

я… МММ…

Но тут все происшествия последних дней оживают в памяти Генри, и он обретает дар речи.

— Что же, рад вам сказать, что нового в ней случилось немало. Я… — он краснеет, опускает взгляд на зеленеющую между его колен траву, — …я изучал обездоленных и нищих, дабы, наконец, приготовить себя к…

Он краснеет еще пуще, а затем улыбается:

— Ну, вы знаете к чему.

— Так вы прочли Мейхью, которого я вам дала?

— Да, но и не только это. Я… в последние недели я начал также вести беседы с самими обездоленными и нищими — на тех улицах, на которых они обитают.

— О, Генри, неужели? — гордость за него, которую испытывает сейчас миссис Фокс, вряд ли была бы большей, даже если бы он сказал, что повстречал Королеву и спас ее от наемных убийц. — Ну расскажите же, расскажите, как все было!

И Генри, так и стоя перед ней на коленях, рассказывает ей все — почти все. Он подробно описывает места, в которых встречался с безработными, с уличными мальчишками, с проституткой (умалчивая лишь о том единственном случае, когда им овладел похотливый зуд). Эммелин внимательно слушает, лицо ее горит, тело подрагивает — сидеть ей неудобно, отчего она и ерзает в кресле так, точно самые кости ее трутся о плетеное сиденье. Генри ведет свой рассказ и вдруг замечает, как сильно она исхудала. Уж не ключицы ли проступают под тканью ее платья? И если так, то какой остается смысл в его честолюбивых стремлениях? Всякий раз, как он пред

ставлял себя священником, миссис Фокс была рядом, давала ему наставления, предлагала излить его горести и неудачи. Стремления эти сильны, лишь пока их облекает доспех, выкованный из ее ободрений — без пего они обратятся в грезу, вялую и уязвимую. Она не должна умереть!

Поразительно, но миссис Фокс выбирает именно это мгновение для того, чтобы потянуться к нему и сжать его ладонь в своей, говоря:

— Дай-то Бог, мы еще сможем в будущем вести эту борьбу плечом к плечу!

Генри глядит в глаза миссис Фокс. За миг до этого он говорил ей, что женщины вольного поведения никакой власти над ним не имеют, что при всем убожестве их он сохраняет способность видеть в этих несчастных лишь души и одни только души. Все это правда, однако сейчас, ощущая иголочки, колющие сжатую ею ладонь, он вдруг сознает, что эта одухотворенная, прямая и честная женщина, поверженная наземь жестокой дланью болезни, все еще разжигает в нем похоть, достойную самого Сатаны.

— Дай-то Бог, миссис Фокс, — хрипло шепчет он.

— Черч-лейн, черный ход Рая, болыноевсемспасибо!

Доставив прилично одетую леди в этот мерзкий квартал старого Сити, кебмен саркастически всхрапывает, а его разделяющая мнения хозяина лошадь вываливает на мостовую — в виде прощального презрительного жеста — горячую горку навоза. Справившись с искушением отбрить его, Конфетка плотно сжимает губы, платит за проезд и на цыпочках, приподняв подол юбки, направляется к дому миссис Лик. В какую же грязную трясину обратилась эта улица! — свежие кучи навоза — это еще самая меньшая из подстерегающих на ней пешехода опасностей. Неужели здесь всегда так воняло — или она слишком долго прожила в доме, где пахнет лишь розовыми кустами да туалетными принадлежностями «Рэкхэма»?

Конфетка стучит в дверь миссис Лик, слышит приглушенное «Войдите!» Полковника и вступает в дом, как множество раз вступала в него в пору своей юности. Внутри пахнет ничуть не лучше, а картина, открывающаяся здесь взорам, — отвратительный старик и день за днем накапливающиеся в прихожей груды помойного сора — согревает сердце не сильнее, чем убожество улицы.

— А, полюбовница! — злобно скрежещет Полковник, не удостаивая ее другим приветствием. — Все еще думаешь, будто тебе большая удача привалила, э?

Конфетка, тяжело вздохнув, снимает перчатки, запихивает их в риди

кюль. Она уже горько сожалеет о том, что, столкнувшись вчера на Оксфорд-стрит с Каролиной, пообещала, спеша избавиться от того, что грозило обернуться длинным разговором, навестить ее. Что за причудливое совпадение: в течение всего одного года Каролина повстречалась с ней уже во второй раз, — и это в городе, населенном несколькими миллионами людей, — да еще и в тот миг, когда Конфетка спешила на Юстонский вокзал, чтобы понаблюдать из укромного уголка за прибытием бирмингемского поезда! Сейчас она задним числом понимает, что лучше было бы провести с Каролиной чуть больше минут на улице, — Уильяма в этом дурацком поезде все равно не оказалось, а теперь он может постучаться в дверь ее квартирки, пока она будет торчать здесь, в пропахшем стариковской мочой веселом доме!

— Каролина не занята, полковник Лик? — спокойно спрашивает она. Старик, обрадованный возможностью попридержать нужные кому-то сведения, откидывается на спинку кресла, и самый верхний виток шарфа сползает с его iy6. Конфетка понимает — сейчас Полковника начнет тошнить той тухлятиной, в которую обращается понемногу хранимый его памятью запас злополучий.