Прощеное воскресенье - читать онлайн книгу. Автор: Вацлав Михальский cтр.№ 47

— Давай на брудершафт! Всю жизнь мечтала выпить с тобой на брудершафт. Сбылось!

Они придвинулись друг к другу, переплели руки, медленно выпили из своих бокалов до дна и крепко, нежно поцеловались в губы.

— А я перед тем, как идти на Монмартр, про тебя думала. Мне большая собака приснилась. Нюся сказала — к другу. Я посмеялась: откуда ему взяться? А потом, когда утром рассматривала себя перед зеркалом, обратила внимание на вот этот крошечный шрам над левой бровью. Видишь?

— Сейчас вижу, а раньше не замечал.

— Я его замазывала. Это когда мне было пять лет, однажды в летнее воскресенье ты с тетей Дашей пришел к нам в гости, я пряталась за стульями на веранде, а ты сделал мне «козу», я побежала с хохотом, запнулась о стул и упала со всего маху лицом вниз. Нос в кровь разбила. Ты меня подхватил и понес в дом умывать и лечить. Мама побежала следом. Помнишь?

— По правде — не помню.

— Ничего вы, мужчины, не помните, ничего ровным счетом. И как у вас голова устроена?

— Виноват. Если речь идет о моей голове, то она устроена точно неважно, — шутливо подхватил Павел, — и всякие житейские подробности я не запоминаю. А вы, женщины, все помните: кто что сказал, кто как стоял, кто во что был одет — ужас! Давай-ка допьем эту бутылку, чего зло оставлять? — И он разлил остатки вина по бокалам.

— За наших флотских!

— За флотских!

Чокнулись. Выпили с удовольствием, лихо.

— Ты был, когда спускали на эскадре Андреевский флаг?

— Да, это было печально.

— Я знаю, что флаг сейчас в Бизерте, в храме Александра Невского.

— Там есть теперь храм?

— Да. Перед войной построили, — отвечала Мария, не распространяясь о том, что и она принимала участие в возведении храма. — Ты думаешь, Россия погибла навечно?

— Та, что была, — да. Но советская власть кончится, — сказал Павел.

— Лет через триста, как Романовых?

— Раньше. Думаю, что еще при твоей жизни.

— Я помню, ты так нагадал, когда мы плыли к Константинополю. Я хорошо помню тот вечер в твоей адмиральской каюте. Черные, отсвечивающие иллюминаторы. Тетю Дашу. Саму себя в ее платье. Девочек — они гоняли хлебный мякиш по белой скатерти. Помню повара и еще одного вестового. Помню Петра Михайловича, как он читал свои стихи, как я обидела его сдуру. Помню, как ты нагадал Кате, что она будет животноводкой. И ведь стала!

— Стала. И все остальное сбудется.

— Ты нагадал тогда — через семьдесят лет. Значит, году в девяностом? Это что же — мне будет восемьдесят пять? Какой ужас!

— Никакого ужаса. Когда я был юношей, мне казалось, что после тридцати лет жить стыдно. А оказалось — втянулся. Мне теперь шестьдесят два, а я только-только начал хоть что-то кумекать в жизни.

— Ты молодец! — лукаво улыбнувшись, сказала Мария. — Орел!

— Орел не орел, но пока кувыркаюсь. А как жизнь быстро летит после тридцати! А после сорока! А после пятидесяти! А после шестидесяти! Только свистит за ушами! С каждым годом скорость все больше. Как говорит моя Даша: в понедельник проснулся, а спать ложиться — уже пятница!

— Она ведь твоя ровесница? — без интонации спросила Мария.

— На год старше, но держится молодцом.

— Вы ладите?

— Как добрые соседи. Не больше, но и не меньше.

— Насколько я наслышана о долгой семейной жизни, это тоже неплохо, — примирительно сказала Мария.

— Даша вся во внуках. Хорошие они у нас. Старшей, Насте, сегодня восемнадцать.

— Так давай за нее выпьем, дедуля! — И Мария побежала в кладовку за новой бутылкой вина.

— А ты пить горазда, — сказал Павел, когда они осушили бокалы за внучку Настю. — Мы ведь не закусываем.

— Закусывай. Вон сыры!

— Нет, такое вино грех закусывать.

— Нюся давно спит. А я пьяна-ая!

— И я окосел, — запахивая расходящийся на груди халат, сказал Павел. — Перерыв?

— Перерыв! — радостно подхватила Мария и, обнявшись, они побрели в спальню.

— Да ты босой! — увидела по дороге Мария. — Простудишься!

— Ничего не простужусь. Как это я могу с тобой простудиться?. У тебя так много комнат, мы потеряли спальню.

— Ничего не потеряли — вот она, — распахнула белую высокую дверь Мария. — Портьеры не будем раздергивать, хорошо? А то солнце разбудит.

— Да мы разве уснем? — обнимая Марию, засмеялся Павел.

Они проснулись глубокой ночью, притом одновременно.

— Ты кто? — шепотом спросила Мария, проведя ладонью по его широкой груди.

— Странник. А ты кто?

— А я дурочка с переулочка! — засмеялась Мария. — Господи, неужели все это правда?!

— Сомнительно. Скорее всего сон, как и вся прошедшая жизнь.

— А ты философ.

— Какой там философ — мелкий фабрикант. Так ничего и не изобрел за всю жизнь, кроме своей стиральной машины.

— А термос?

— Во-первых, термос в том или другом виде, но существовал тысячи лет. Во-вторых, это не моя идея. Игорь Иванович Сикорский ввел меня в круг военных интендантов. Он и придумал насчет термоса.

— Придумал?

— Нет, конечно. Просто указал мне на его необходимость в войсках. Связал с нужными людьми. Остальное — дело техники. Вот и все… С детства мечтал изобрести вечный двигатель, а дело окончилось стиральной машиной.

— Стиральная машина — одно из самых полезных изобретений человечества. А тебе все мало!

— Ну саму машину, положим, не я изобрел. С тех пор как в мире стали выдавать патенты на стиральные машиы, их выдали многие сотни. Я сделал одну из модификаций, удачную. Мой вариант сравнительно дешевый, а главное — очень простой и надежный. Простота в обращении и надежность всегда привлекают людей. Их продали тысячи.

— А у меня и стиральной машины нет. — Мария намеренно не стала рассказывать Павлу ни о Роммеле, ни о вывезенных ею из Франции в Тунизию «подранках», ни о «русских рабах Роммеля». Она не хотела, чтобы Павлу могло показаться, что ее доля осмысленных дел в этой жизни больше, чем его. В своих глазах он должен быть гораздо более значительной личностью, чем она, иначе у них ничего не склеится. — Тысячи освобожденных от ручной стирки — это тебе не шутка! — подбадривая его, горячо добавила Мария.

— Слухай сюда, Маруся, — дурашливо сказал Павел, — наши с тобой занятия в кино называются «постельные сцены», а мы про стиральные машины талдычим. Позор! Помню, ты щекотки страсть как боялась. — И он прошелся бегающими пальцами по ее шее, прикоснулся к подмышкам.