Узкие врата - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Симонова cтр.№ 24

После развода Серж оказался бездомным, что его не слишком обескуражило. Он нерешительно поговаривал, что вот-вот найдет жилье; однако к съемным мебелирашкам априори проникся презрением, несколько вариантов с негодованием отверг, разборчивость явно заводила его в тупик, но сие опять-таки Сержа ничуть не смущало. Инга молчаливо попустительствовала. По вечерам Серж приносил вкусности, садился у телевизора и громко ругал отечественные фильмы. Надо заметить, что вопреки своей странной профессии он привносил в питание чудовищную невоздержанную эклектику. Дом пропитался приятным ворчливым уютом, соседи решили, что Инга, наконец, нашла мужчину. Флейтист одобрительно подарил пузатую вазу для фруктов. Инга решила не разочаровывать сочувствующие сердца, к тому же правда могла создать сложности. Будущий муж – это одно, а проезжий молодец, активно эксплуатирующий агрегаты общего пользования, – совсем другое. Соседи и так натерпелись от постояльцев балерины. Инга не желала будить спящую чутким сном собаку.

И вообще ей вдруг понравилось шутки ради заниматься спиритизмом, болтать в темноте перед сном, утром пить густо сваренный кофе с жирным печеньем, есть цыпленка в маринаде и варенье из лепестков розы, принюхиваться к хорошему крему для бритья. Может, это и есть главное в браке – гонимая всеми рутина, привычка, неизменность; похоже, Инга, не познав брачных уз, заранее выбрала деготь, а не мед. Идефикс о требовательной матке, минующей тридцатилетие, никак ее не затронул. Она спокойно констатировала свою настораживающую исключительность и продолжала радоваться неправильной гармонии.

Размышлял ли Серж на тему неловкости проживания с женщиной в одной комнате при отсутствии с ней близости – неясно. Однажды он захотел побывать на спектакле. Причем не один. Инга похлопотала о хороших билетах. В кои веки ей довелось два раза за месяц выйти на сцену. Ей даже было интересно, что скажет Серж. Он ничего не сказал, зато его спутница после спектакля взглянула на Ингу с непоколебимой кошачьей неприязнью. Инга недоумевала, но недолго, ибо спутница скоро испарилась с горизонта. Любопытство же не испаряется полностью никогда, Инга улучила момент и мягко допросила Сержа. Он всколыхнулся:

– А… эта. Она подумала, что у нас с тобой роман. И обозлилась. Поняла, что тебе в подметки не годится, и турнула меня на всякий случай. Мелкая рыбешка.

Инга возмутилась:

– Ты бы ей объяснил, как на самом деле. И что значит «мне в подметки не годится»?! Откуда ты знаешь?

– А чего тут знать? Трусы у нее пятьдесят пятого размера, задница как ломберный столик. Но это полбеды, я не сноб. Просто думает, раз у нее есть целая квартира и три дурацких ковра во всю стену, так можно нос воротить от приличных мужиков. Провыпендривается – вообще ни одного не получит.

– Но зачем ты ей врал? Про меня?

– Да не врал я. Просто не отрицал. Хотел проверить. А из нее дерьмо полезло. Дескать, как можно… а как же я… раз ты до сих пор с ней живешь… Нет чтоб деликатно промолчать. Или восхититься! В конце концов, ты же не какая-нибудь Дуня из зоомагазина! Такая предшественница делала бы ей честь… Но она не проявила ни крупицы интеллекта, сразу базар-вокзал…

Ничего не оставалось, как пожалеть девушку пятьдесят пятого размера. Инге было невдомек, как в столь щекотливой ситуации демонстрировать крупицы интеллекта. Тогда ей было смешно поверить в то, что для Сержа она – козырь даже в интимных делах. Нахальный абсурд! Инга привыкла к узкому кругу балетоманов, лощеной буржуазии и еще к гостям столицы, попадавшим в театр по велению кодекса туриста. Претендовать на любовь иных прослоек – увольте! Но мир, собственно, и состоит из завсегдатаев и новичков, никаких третьих категорий не существует. Слава – необязательно бьет в литавры и пестрит на первых полосах, иногда она медлительна и пуглива, как старая лосиха… Иначе говоря, Инге преподали игривый урок, в результате которого она могла бы на несколько градусов задрать нос. Вместо этого задрал нос духовидец Серж. Он принялся устраивать эзотерические вечеринки. Вечеринка – от слова «вечер», но дома круглые сутки пестрели немытые люди. Правда, надо отдать должное, пестрели тихо. Но обидно. Сидели за столиком, бубнили, как будто Инги и не существовало вовсе. Иногда слышался шкодливый шепот:

– Кто эта особа в чукотских носках?

Подразумевался Неллин подарок – толстые носки-джурабы. Инга так и не сумела привыкнуть к промозглым межсезоньям, приходилось кутаться.

Когда-нибудь Инга все же попросила бы их всех убраться, но Серж завязал теплый разговор. Почему-то перешел на «вы». Они гуляли до ночной булочной, был первый час ночи, Серж со товарищи окончательно исковеркал Инге режим.

– Вы – народное достояние, уж простите за патетику. А живете в дерьме.

Видимо, дерьмо – это он и его чокнутые знакомцы. Далее, подвергнув краткой, однако безапелляционной обструкции образ жизни гениальной Инги, Серж вздохнул:

– Путь вам один – в подполье. Или за бугор.

Инга икнула от неожиданности.

– Кстати, пиво вам вредно, у вас намечаются глазные мешки.

Пиво Инга и так не пила, но решила не спорить. Куда смешнее было представлять балерину в подполье. В подполье балерина может только чахнуть. Разве можно танцевать «в стол»?!

Серж презирал пессимистические доводы.

– А как же Грета Гарбо? Она в расцвете славы удалилась с глаз людских, и в ее номере отеля даже не шевелилась портьера. И так тридцать лет. Горничные свидетельствуют.

Инге даже нравились парадоксальные аргументы. И беспардонные вопросы о детстве. Над головой у Инги открывалась черная воронка и засасывала ее через годы назад, назад в детдом, почему-то не к матери, а именно в казенную сырую кроватку к однообразному узору на наволочке из расплывшегося слова «Минздрав». Почему память наша, как шулер, меняет местами радости и печали, почему время слез мы храним с обреченной нежностью, перебираем, ворошим, мусолим эпизоды, хотим назад? Что за сила тянет за веревочку душу, как змея воздушного, почему «больно» означает «хорошо»?.. Приходило на ум, как однажды Инга сильно разболелась. Поднялась температура, под мышку ей сунули прохладный градусник, а в рот – металлический язык, чтоб разглядеть многострадальное горло, – в общем, обычные процедуры, но от них по вискам, по спине, по шее бежали приятные мурашки. Правда, ее обделили тогда вкусным пертуссином, но все равно блаженство. Заставили лежать, приносили три раза таблетки и две витаминки. Дали книгу про Гекльберри Финна. Сон смешивался с зеленой стеной и картиной с подсолнухами. Много позже Инга ломала голову, уж не с Ван Гога ли малевал безвестный оформитель? Прочие его художества, заполонившие коридоры, были неприметны, как паутина…

Впрочем, все снова сводилось к тому, что могло ведь пойти по-другому. Вот это призрачное «по-другому» Инга и любила до самозабвения. И почему-то объясняла Сержу. До него, так связно и истинно – никому. Разве что Матвееву, но с тем не так запросто. Стыдилась сиротских слезок. Старалась отредактировать свои мытарства, мол, мать далеко и больна, ездить не может… Тем более, а вдруг это правда и есть?