Производственный роман (повес-с-ть) - читать онлайн книгу. Автор: Петер Эстерхази cтр.№ 97

Они уже стояли на улице, на сыром, прохладном ветру, одна группа мокрых прядей прилипла ко лбу, а другая, насильно выпрямляемая капюшоном пальто, шаловливо дразнила шею; стояли у церкви, на углу, он возил подошвой по осклизлому асфальту и в который раз говорил господину Ичи, что у него такое ощущение, будто допущена ошибка, и его беспощадность к иллюзорным представлениям Убийцы о прошлом — здесь — необоснованна. «Наверняка, потом здорово поругается с женой». — «Чего ему от жены надо?» — указал господин Ичи на мастера и отвернулся к остальным. Господин Ичи не склонен мириться даже с элементарной грубостью защитников и понимал трагедию, которая, однако, и для хорошего вратаря не является секретом (Мастера долгое время занимал этот диссонирующий случай, в основном потому, что старик, как ему казалось, и правда был в свое время «игроком покруче» него. Он рассказывал эту историю кому ни попадя, с подтекстом, психологично, мадам Гитти, матери, господину Дьердю, отцу, даже в литературную форму попытался облечь. «Сволочь», — изволил печально сказать он.)

38 Мастер морщил лоб. При этом причмокивал, выпячивал губы, шипел, да еще и подслушивал. Мадам Гитти уже несколько раз заглядывала, не нужно ли помочь. «Нет! И очень тебя прошу, не шепчись с ребенком, когда я работаю. Можете спокойно стоять на ушах, только не шумите. Не шумите!» Но как только пришло решение, пришло и спокойствие в семью; вот как все взаимосвязано, («Гиттушка, я бы в том месте, где ты выступаешь во всем человеческом величии, приписал, что у тебя потеют ноги. В качестве художественного контрапункта». — «Нет. Тогда я заплачу и слезами размажу чернила».) Над бровями образовались жуткие рытвины, по которым с болезненной нежностью любят пробегать пальцы Фрау Гитти. Рытвины — отцовское наследие: а у того какой высокий лоб! Как небольшая футбольная площадка!

Час-с-стый ш-ш-шепот принес наконец тишину, спокойствие души и губ. «Ш-ш-пг. Смазываете жиром смычок, mon ami? Ш-ш-ш. — Можно попробовать звуковой эффект. — Как ветер. Повес-с-сть. Ветер холодный и свис-с-стит. Ну, конечно, у всех есть батареи, камин по крайней мере!» Верно, как это верно! При его потрескивающих звуках и дружелюбном красноватом свете мечутся бесчисленные мысли. «Что, между нами говоря, друг мой, не помешает». Я позволил себе также заметить, что «повес-с-сть» есть маленький роман, что является словом с двойственным значением… «Гм, гм, — задумался он ненадолго, — то есть любовный роман?!». Идея ему понравилась.

39 Мастер был приведен в страшную досаду выводом о том, что если все наденут на белые майки траурные повязки, то по траурной повязке выйдет, что каждый — капитан, а ведь им является мастер. Минута молчания была назначена в начале матча. «Этот гад судья отсчитал ровно минуту. Знаете ли вы, друг мой, как долго тянется минута? Я теперь знаю». 23 человека стоят, потому что судьи на линии, конечно, еще нет, а ветер носит черный шлак! Что за церемония! Пронзительная, беззвучная сцена прерывалась реалистичным позвякиванием мусоровоза с холма за воротами. «Звуки, образы и я бросились врассыпную, как курицы». Они играли неплохо, однако противник без труда вел в счете. Когда все уже было потеряно, он бессмысленно ворвался в штрафную зону, ведь что-то нужно было сделать, там его и сбили с ног. Ведущий судья не колеблясь засвистел. Он лежал в районе шестнадцатиметровой, головой на земле, то ли грызя ее, то ли плача, а на губах была одна черная пыль, пыль.

40 «Приходит Веверка его большое опухшее лицо ползет, ползет и теряя очертания течет разливается как обезумевшая Тиса потом его волосатый живот проталкивается вперед и пускается бегом в опустевшую комнату принимает ее форму заполняет ее тяжелый мужской парфюм проникает повсюду и массивное покачивание галстука а также напористые хорошо выбритые двойные подбродки оп-ля мы только на минуточку заскочили тебе же мы особо мешать не хотели петерке ты петерке пиши себе красиво и благородно из танца темных и светлых мягких и жестких поднимается как рыба внезапно мне хочется плакать ну ты за это поплатишься глаза бородавки в носу морозоустойчивый рот гнилая деревяшка в ноздрях паук-крестовик Веверка да-да Енэ говорю говорит Веверка эта люстра как раз твоих размеров и купил ведь мы пойдем уже опрыскивай пальму панданус опрыскивай панданус».

41 Мастер замедлил бег коня и, прищурившись, стал наблюдать за движущейся навстречу по тротуару худенькой фигуркой, которая перемещалась чуть ли не в полуметре от земли, прямо как ангел. Только — как обычно, в последнюю секунду — он узнал в явлении господина Шандора, поэта, то надавил на тормоз, и верный орловский жеребец практически встал как вкопанный на крайне дурном асфальте. Он умудрился вытащить ноги из стремян, упруго — сказывается спортсмен! — спрыгнуть вниз, и они поприветствовали друг друга. Он был очень рад встрече, потому что уже давно откладывал «восхождение» к господину Шандору и все чаще о нем думал. Однако после быстрых приветственных жестов господин Шандор припустил ангельским галопом дальше, мастер же широким шагом поспешал рядом. «Знаете, друг мой, я еще никогда не ходил так быстро, так, чтобы не бежать… То есть вообще-то однажды. С машинисткой, до площади Маркса… Как она неслась! И огибала людей! Чудесная кошачья мордашка!» Но происходивший разговор был все же таким, как если бы они остановились поболтать каким-нибудь осенним днем. Господин Шандор задавал вопросы относительно семьи и работы мастера, и тот четко на них отвечал. (Мадам Гитти болеет, Миточка — прелестный ребенок, роман увеличивается в объеме. «Количественные показатели опасений не вызывают».) Когда же достигли цели поэта («которая сама его находит»), универсама, перед дверями мастер приступил к церемонии не слишком долгого, но все же личного прощания. Однако господин Шандор сопротивлялся — даже не смотря в район лица прозаика, и он ощутил то, что ощущал уже столько раз: господин Шандор где-то не здесь или если здесь, тогда его самого нет. «Погоди-ка, погоди-ка, купим что-нибудь маленькой Дори…». — «Да не надо, Шандор…» — набрал мастер в грудь воздуху (многоточие является здесь характернейшим оборотом речи), но господин Шандор уже, как угорь, скользнул между изобилующими товарами полками. Забрели к стиральным порошкам; «Томи Стар», «Томи Супер». «Может быть, что-нибудь отсюда», — сказал тихо господин Шандор, проносясь вместе с мастером между полками. «Да не надо, Шандор… Я тебе позвоню, и вы как-нибудь вместе с Дорой…» Господин Шандор взял в руки пакетик с макаронным изделием «тархонья», он по инерции сделал отрицательный жест. Счастливая звезда привела их в шоколадный отдел. Мастер, как человек, которому уже все безразлично, показал на шоколадку с фундуком (не с начинкой!), который любит (Г) больше всего, пусть его дочери купят это. При виде изнывающей перед кассой очереди он совсем пригорюнился. «Но Шандор… еще стоять здесь», — он чуть не расхныкался.

Однако господин Шандор с неожиданной для него решительностью протолкался к кассирше, которая, сильно потея, молотила по кассе-автомату, глаза поднимала только до корзины, а руками с колдовской быстротой вновь и вновь пересчитывала деньги, господин Шандор, загадочно вибрируя голосом, обратился к ней, показав две шоколадки (из великой щедрости, конечно, взял две): «Пожалуйста, это потом тоже мне посчитайте». Кассирша даже не посмотрела вверх, да и на что ей было смотреть? Господин Шандор протянул мастеру руку, высказал радость по поводу их встречи, и поскольку под перекрестным огнем одобрительных взглядов встал в самый конец очереди, мастер остался один как перст, соответствующим образом обезоруженный. («Магазин самообезоруживания, ха-ха».) Немного потоптался на месте, а потом слинял.