Вкушая Павлову - читать онлайн книгу. Автор: Дональд Майкл Томас cтр.№ 22

Я должен прочитать рассказ Анны.

Марта механически откликается на мое «Спокойной ночи!»

Когда я прохожу мимо комнаты Минны, дверь открывается. Она все еще одета — все еще в этом беленьком чепчике, столь характерном для Минны-Марты.

— Зиги, — шепчет она, — зайди ко мне на минутку.

Вхожу и присаживаюсь на плетеный стул. Она садится на кровать, хрустнув корсетом. Видно, что она плакала.

— Знаешь, какая сегодня годовщина? — спрашивает она.

Отвечаю, задумавшись на секунду:

— Убийства Юлия Цезаря.

Она раздраженно машет рукой:

— Годовщина последнего письма Флисса ко мне.

Она оглядывается на его фотографию в рамочке — уменьшенную копию той, что еще остается в моем кабинете. Обычно она держит свою в ящике комода; помимо меня ее видели только Эмма Экштейн и — годы спустя после окончания «романа» — Марта. Глаза у него безвольные, контрастируют с прусской выправкой и мужественной черной бородой, но все это, как ни странно, образует некое единство.

Она поднимает лежащее на кровати письмо, и я узнаю почерк.

— Что я написала ему такого, что он решил порвать со мной? Может быть, я слишком долго тянула, когда он просил меня о… о некоторых вещах? Или слишком уж спешила ему угодить? Или он был возмущен бесстыдством моего воображения? Мужчинам разрешается иметь разные желания и позывы, а женщинам — нет. Что ты об этом скажешь, дорогой? Я подумала, может быть, вот это, — она берет копию своего собственного письма, — могло отвратить его от меня?

Она зачитывает мне несколько строк. Я заверяю ее, что в них нет ничего такого, что он мог бы неправильно истолковать, и что настоящими причинами были те, которые он сам и привел (главным образом, враждебные чувства ко мне).

О, если бы я тогда в моем кабинете, горько сетует она, позволил ей хоть одну встречу с ним лицом к лицу, хоть одно объятие, хоть один поцелуй с Флиссом! Она имеет в виду его последний приезд, незадолго да нашего «развода». Минна тогда ворвалась в кабинет под каким-то предлогом в расчете, что я выйду и оставлю их наедине хотя бы на несколько минут.

— Ты же знаешь, дорогая, что я не мог это позволить: в доме находилась его жена.

— Знаю, знаю! — Она глотает слезы. — Это было бы нехорошо. Но у него был такой грустный, такой потерянный вид…

В любви женщины куда благороднее мужчин. Какая преданность! Какая непреходящая любовь! Я хотел было сказать ей, что того Флисса, которого она любила, Флисса Златорунного, никогда не существовало, но это было бы слишком жестоко.

Так или иначе, но я совершенно забыл о рассказе Анны. И лишь десятилетие спустя, в 1934 году, что-то напомнило мне о нем, и я перечитал рассказ или какую-то его часть. Интересно, вспомню ли я его. Полезное упражнение, ведь память скоро откажет, и тогда прости-прощай «Гамлет», «Пунические войны», «Троянцы», «Росмерсхольм» {72}, главы из «Братьев Карамазовых», медицинские учебники, стихотворение Анны «Dichter» [9] , прочтенное мне во время сеанса анализа: в нем она выражает желание быть Давидом при моем Сауле. Все, что я знаю наизусть, уйдет, исчезнет.

Мой пересказ наверняка будет очень неточным; стиль ее прозы не слишком элегантен, но прост и прям.

На гостиничной писчей бумаге, в изящной серой итальянской папке с названием «Строго конфиденциально»…

1

Я влюбился в свою жену Анну.

Самое странное в этом то, что мне шестьдесят, а Анне — сорок три; мы женаты двадцать пять лет, и у нас несколько детей. Кроме того, в силу стечения самых разных неблагоприятных обстоятельств, почти половину нашего брака мы спали в раздельных спальнях.

Все стало меняться в один прекрасный вечер, начинавшийся вполне заурядно — с визита к коллеге. У нас была весьма бурная дискуссия. Домой я отправился с чувством удовлетворения и в то же время со смутным ощущением печали. Когда я пришел, в доме стояла тишина. Я поднялся в спальню, на ходу снимая воротничок. Из-под двери в спальню старшего сына — первокурсника университета — пробивалась полоска света, и я подумал, что он готовится к занятиям. А может, читает запрещенную литературу? Из-под двери в комнату жены тоже пробивался свет; наверное, она читает роман или детектив, решил я и прошел мимо, даже не пожелав ей спокойной ночи. Я разделся и лег в постель.

Согласиться с угасанием либидо — противно моему характеру. Да и Анна полностью не утратила привлекательности в моих глазах. Долгое время я пытался вызвать в ней ответное чувство, но теперь уже оставил эти попытки, считая их бесполезным занятием. Я либо сублимировал {73}, либо цеплялся за воспоминания о нашей страстной юности. В школьные годы у меня находили некоторые способности к рисованию; во время нашей страстной любви она послужила воскрешению моего таланта, позволив сделать с нее несколько чрезвычайно эротических зарисовок. Я продолжал их бережно хранить и — использовать. Я собирался воспользоваться ими и в ту ночь и уже отпирал шкафчик, когда отворилась дверь и появилась улыбающаяся Анна в прозрачном пеньюаре.

— Я чувствую себя лучше! — сказала она с блаженным выражением на лице, залезла в мою постель и сняла пеньюар.

Когда я лег рядом, она обняла меня, притянула к себе и впилась своими губами, в мои. Эта женщина — с ее морщинками, отвисшими грудями, располневшей талией — была мне незнакома. Где та стройная фигурка с моих эротических картинок? Эту я не хотел. Я ненавидел ее за годы отказов, которыми она карала меня за увлеченность работой, и сердился — она, видите ли, нахальным образом сочла, что я ни с того ни с сего возжелаю ее. Да, теперь я не хотел ее; она вызывала у меня отвращение — словно подо мной извивался суккуб. Вагина ее была вялой; мне же нужно было почувствовать хватку, но этого не было и в помине. Мне недоставало моих рисунков. Я хотел зарычать: «Оставь меня наедине с воспоминаниями о тебе!»

Она была намного младше меня, но ведь женщина стареет гораздо быстрей мужчины. И все же не это было причиной моего отвращения, а гнев, ярый гнев. Секс в ту ночь был для меня хуже смерти.

На следующее утро я с удовольствием занялся своими пациентами — среди них были весьма любопытные. Однако она все же затронула во мне какую-то струну, и в тот день я не стал задерживаться на работе допоздна, хотя и собирался дописать историю болезни одного гомосексуалиста. Я был счастлив смотреть, как Анна раздевается передо мной. Когда мы обнялись, я принялся заново открывать почти забытые за давностью лет ощущения. Например, ее удивительно искусные поцелуи, которые внезапно превращаются в неутолимую потребность познать меня языком, зубами и деснами — словно вся ее душа сосредоточивается у нее во рту. А как чудесно было сжимать в объятиях эту пышную плоть! Эти зрелые формы! Они возбуждают сильнее, чем любая стройность. И мне понравилась просторная, пещероподобная вагина: она словно напоминала о том, что пожила, много любила и много раз рожала.