Прыжок волка. Очерки политической истории Чечни от Хазарского каганата до наших дней - читать онлайн книгу. Автор: Герман Садулаев cтр.№ 23

3. Для содержания рабов в качестве постоянных слуг, работников и т. п. необходима некоторая стабильность социально-эксплуатационной системы; большинство племен Северного Кавказа жили в более мобильной, нежели стабильной системе, построенной по схеме «набег – угон – продажа рабов – скрываемся с награбленным».

4. Для содержания рабов в качестве «статусного» показателя нужно значительное имущественное расслоение и четкая социальная иерархия в обществе; до кабардинцев местные жители в этом слегка «плавали».

Итак, до кабардинцев во внутренней социальной жизни и экономике северокавказских обществ рабство не играло существенной роли. Но все изменилось с их приходом. Кабардинские феодалы не только сами эксплуатировали низшие классы, но и показали пример окрестным племенам.

Рабство у кабардинцев было распространено чрезвычайно. Не только князья, но и все уорки имели рабов; благородные кабардинцы и их жены ничего не делали сами, все работы исполнялись рабами; а содержать такое хозяйство (ведь рабский труд неэффективен в малых масштабах) помогали подати с зависимых крестьян и доходы от воинских операций.

Кабардинцы двигались с запада на восток, дошли до Каспия, повернули обратно. Захватывали земли, старались обосноваться на равнине и в предгорьях. И всюду внедряли свою общественно-политическую модель: феодально-рабовладельческую, основанную на сложной социальной иерархической структуре. По сравнению с раннегосударственными и архаическими общественно-племенными социальными организациями туземцев эта модель была куда более эффективной. Именно превосходством в политической технологии объясняется успех Кабарды и ее влияние на Северном Кавказе в отрезок времени, примерно равный трем столетиям, – с XV по XVIII в.

Военные и политические достижения кабардинцев, взятые в сухом остатке, не особенно впечатляют.

Поясню:

1. Кабарда так и не оформилась в единое централизованное государство. Всю свою историю Кабарда была терзаема внутренними противоречиями, расколом, феодальной раздробленностью. Каждый князь проводил свою политику, как внутреннюю, так и внешнюю: один шел на союз с Россией, другой – на поклон к Крыму и т. д.

2. Кабардинцы одержали победу во многих битвах, в том числе и с крымскими татарами, и с русскими, и с местными горцами, но не выиграли ни одной войны.

3. Территориальные приобретения кабардинцев, кочевавших «от моря до моря», были зыбкими, как буруны в терских песчаниках. Они захватывали много земель и устанавливали свой протекторат над многими обществами, включая чеченцев и ингушей, но постепенно их вытесняли, в результате чего они теряли власть, контроль и вынуждены были бежать дальше, пока не остались на весьма скромной по площади территории.

Тем не менее целых три столетия в жизни Северного Кавказа прошли под знаком Кабарды. Кабардинцы стали законодателями мод во всех отношениях: в одежде, воинском искусстве, коневодстве и наездничестве, в танцах, музыке, кулинарии, в построении социальной и политической жизни. Тот образ жителя Северного Кавказа, который сейчас приходит к нам на ум и встает перед нашими глазами, едва ли не целиком и полностью сформирован кабардинцами и под влиянием кабардинцев: черкеска, башлык, папаха, газыри, кинжал, шашка; методы ведения войны мелкими группами, тактика пластунов; песни, пляски, горская поэтика, культ и образ «горного орла», декларации о свободе, независимости, благородстве и пр. – все это кабардинцы.

Сейчас принято, принося факты в дань политкорректности, говорить, что «народы Северного Кавказа вместе формировали свою общую культуру». Вместе, конечно, никто не спорит. В Париже и Петербурге вместе формировали моду на женские бальные платья. Однако в Петербурге копировали парижский фасон, а не наоборот.

Кабарда была «Парижем» для Северного Кавказа, и у нее учились всему. В том числе и вайнахи в этот период переняли у кабардинцев значительную часть «своей» национальной экзотики. При всем том отношения с «парижанами» были далеко не безоблачными.

Обширный пласт средневекового фольклора чеченцев и ингушей повествует об их взаимоотношениях с кабардинскими феодалами. Эта страница истории глубоко впечатана в народную память. Мы видим из героических песен (илли) и лирических песен (узамов), как тесно были переплетены судьбы вайнахов и кабардинцев. Народное воспоминание искажает действительность, стараясь умолчаниями или метафорами излечить травмы от унижения и притеснений. Так, явные отношения зависимости, данничества, выдачи аманатов (заложников) представлены в замаскированной форме куначества (дружбы, побратимства), подарков, воспитания в семье кунака и проч. Но вот эксплуатация становится нестерпимой, и вайнахи поднимаются на бунт. Об этом множество героических песен: «сын вдовы» побеждает «несправедливого князя». Очевидно, что вайнахи, попавшие в феодальную зависимость от кабардинцев, постепенно избавлялись от эксплуататоров, уничтожая или изгоняя князей и их дружины. Но этому предшествовало долгое время зависимости.

В конце XIX в. была записана и опубликована в тифлисской газете вайнахская песня, в которой были такие строки:

Когда это было – никто не упомнит,

Должно быть, лет триста назад.

Народ наш в то время богатый,

Живучи в долине Доксольджи,

Размножился быстро

До гор Ачалукских,

И жил бы доселе,

Если бы не дьявол,

Которому стало досадно,

Что людям привольно живется…

В несколько условной и мифологизированной форме, однако песня передает исторические реалии. После нашествия Тимура и ослабления татар вайнахские племена активизировали натиск на плоскость, осваивали равнины. Вероятно, к этому времени относится и демографический взрыв.

Итак, подведем предварительные итоги. Где-то ко времени упадка Хазарского каганата относится начало формирования основных черт этнической картины Северного Кавказа. Национальная политика в Хазарии основывалась на толерантности и конфедеративности. Это позволило автохтонным обществам развиваться в этнические группы, не смешиваясь и не растворяясь в едином народе. Идеологическая унификация в основном провалилась, хотя, может быть, именно иудаизм был первой монотеистической религией, которую принимали некоторые местные племена. Другое дело, что принятие иудаизма для ассоциированных в Хазарию обществ было делом формальным и не затронуло основ народной жизни, в которой продолжали господствовать языческие верования. Лишь некоторые из хазарских обществ приняли иудаизм серьезно и сохранили его – реликтные группы горских племен, таты. Последние едва ли являются семитами, скорее это осколки полиэтнической хазарской цивилизации.

После падения Хазарии усилилось влияние на Кавказ христианства из Византии и Закавказья. И следующей волной монотеистической инициации было довольно широкое распространение православия. Но в итоге сильнее оказалось влияние ислама. Большинство народов Северного Кавказа, в том числе чеченцы и ингуши, в результате сделали свой цивилизационный выбор в пользу мусульманской религии. И только ислам покончил с пережитками народных верований. Окончательная исламизация чеченских и ингушских обществ произошла сравнительно недавно – только в XVI–XVIII вв.