Дочь мадам Бовари - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Миронина cтр.№ 30

Ее размышления были прерваны молодым человеком лет шестнадцати, который, почтительно глядя на нее, старательно выговаривал английские слова («Наверное, предупредили, что я из России», – подумала Берта. Сама она, выслушав парня, ответила на беглом английском, с вежливой шуткой и даже употребила слова, относящиеся к местному колоритному сленгу, но вполне допустимые в неофициальных беседах. Парнишка уловил акцент, но был потрясен ее английским. Берта это заметила, но виду не подала: «Вот еще! Можно подумать, я этот язык учу, чтобы их удивлять и радовать. Я его для себя учу».

Переговоры продолжались почти полтора часа. Результатом этих приятных, но заковыристых бесед было совместное решение о проведении мероприятий на территории колледжа, а учебное заведение Берты берет на себя транспортные расходы для почетных гостей, духовой оркестр и так, кое-что еще по мелочам вроде воздушных шариков на лужайке и смешных сувениров для детей, которые прибудут с родителями. Берта была довольна. Ее слушали, ее понимали, и она смогла их убедить.

По долгим ступеням колледжа Берта сбегала почти вприпрыжку. День еще не закончился, а она уже свободна. И не просто свободна, а все отлично сделала, со всем справилась. Берта решила, что вполне заслуживает небольшой поход по магазинам.

Она уже приготовилась перейти улицу, как ее кто-то окликнул. Преподаватель Саймон Плант, уже без пучков зелени в руках, стоял в тени большого платана.

– Я видел, как вы входили в колледж, и решил подождать вас. У меня сегодня выходной.

«И жена вас послала за морковкой для супа!» – съязвила про себя Берта и, сделав радостное лицо, поздоровалась:

– Здравствуйте, вот как мы далеко от нашей школы оказались, на другом конце города!

– Да не такой это и другой конец. В Бате такие расстояния, что всех можно считать соседями. – Преподаватель внимательно посмотрел на Берту: – Я был в России и знаю, что такое русский километр.

– Вы хотите сказать, что он длиннее английского.

– Безусловно, – Плант ответил с такой горячей убежденностью, что Берта рассмеялась, – вы куда направляетесь?

«Англичанин англичанину, а уж тем более англичанке, такой вопрос не задал бы никогда», – Берта медлила с ответом, подчеркивая неуместность вопроса.

– Извините, я, наверное, что-то не так делаю… Меня сбивает с толку мой предыдущий русский опыт. – Преподаватель даже покраснел.

«Ты хочешь сказать, что с большинством русских соблюдать правила, принятые здесь, не обязательно…»

– Я, наверное, бесцеремонен, прошу простить, – до собеседника дошло, что эта девушка несколько отличается от тех, кого он встречал тогда в Москве.

– Ну, вы бесцеремонны самую малость, совсем чуть-чуть, – слова «чуть-чуть» в английском языке не было, Берта заменила его другим, более «плоским», однозначным.

– Вы не хотите поменять планы, если это только возможно? Может, мы с вами немного погуляем? Заодно поговорим о вашей работе? – Саймон Плант посмотрел на нее тревожно и немного вызывающе.

– Пожалуй, можно, тем более что мои планы были совсем не серьезны. Я собиралась пройтись по магазинам.

– О-о-о! Это очень серьезно, наверное, я не очень вовремя со своим предложением?

– Вовремя, – Берта вдруг испугалась, что давно намеченное свидание опять не состоится. Она видела, что, с одной стороны, нравится Саймону, с другой – его пугает, что она русская. Басни о русских проститутках добрались и до такой глубинки, как Бат. К тому же город был небольшой. Саймон Плант был личностью известной, а английские злые языки ничем не отличаются от любых других. «Впрочем, – съязвила про себя Берта, – вам, господин учитель, бояться нечего. Ваш соотечественник Честерфильд утверждал, что «в злословии, как в краже, виновником считается потерпевший». Вслух она ничего не сказала, а только наивно улыбалась.

Они двинулись в сторону центра, выбирая маленькие, узкие улочки и избегая шумных автострад. Разговор не клеился, оба, после того как первый рубеж был пройден, мучились от мелькнувшей мысли о рискованности прогулки. «Вот кто-нибудь увидит, расскажет жене, неизвестно, что случится потом. В колледже все такие щепетильные… Или делают вид. Сплетничают же об отношениях Эммы Хопкинс, преподавательницы рисунка, и Джона Фолка, заведующего библиотекой», – в голове Берты крутились тревожные мысли, и она почти не следила за тем, что пытается ей рассказать Саймон Плант.

– Видите ли, о пристрастиях античных людей можно судить по их искусству. И по садовому – в том числе. Они отдавали предпочтение первозданным лесам, которые передавали им способность возвышенно мыслить.

– Я должна заметить, что англичане многое почерпнули из Античности. И в первую очередь стремление сохранить природу.

– Да, вы очень правильно подметили, – Саймон обрадовался, что он наконец втянул Берту в беседу.

Он понимал, что девушке может показаться странной его настойчивость, и от этого ему было не по себе. Он знал, что в школе какие-либо отношения с учениками не приветствовались, и вместе с тем не мог перебороть влечение, которое в нем возникало при виде ее тоненькой фигурки и изящного лица. «Такие лица были на картинах Средневековья», – думал он, и ему вспоминался профиль святой Елены с картины Агноло Гадди. Профиль был тонок, но вместе с тем в нем угадывалась сила чувства. В этой девушке его привлекали ее умение держаться, воспитание и достоинство. «Она не старается раствориться, принимая как должное то, что ей здесь предлагают. Она усваивает все выборочно, как будто бы определяя на вес ценность здешних понятий. И у нее очень красивая фигура», – последнее обстоятельство заставляло Саймона Планта краснеть. Особенно когда он видел, как под тонким платьем обозначается маленькая аккуратная грудь Берты.

Саймон Плант, мужчина сорока пяти лет, женатый преподаватель Международного юношеского литературного колледжа, был ловеласом. Но не тем громким, шумным типом, у которого для всякой молодой, и не очень, особы припасен вольный комплимент, двусмысленная шуточка или откровенно неприличный смешок. Саймон Плант был романтиком-ловеласом. Чувству, не всегда прочному или серьезному, он тем не менее отдавался всеми романтическими струнками своей души. Он любил и читал стихи, сравнивал своих возлюбленных с мадоннами Средневековья (его любимая эпоха), дарил цветы, но не охапки, а со вкусом подобранные маленькие букетики. «Его сбережения соответствуют его утонченному вкусу!» – съехидничала по этому поводу коллега Эмма Хопкинс, которая буквально купалась в ароматах духов и цветов, преподнесенных ей библиотекарем Фолком.

Романов у Саймона Планта было множество, что не повлияло на его супружескую жизнь – еще одна загадка, которую старались разгадать в школе. Сам Плант догадывался, что жена обо всем знает, но, будучи валлийкой, то есть уроженкой Уэллса, женщиной степенной, рассудительной и с сильным характером, она предпочла все предоставить времени. «Не спеши сделать то, что за тебя сделают дни и ночи» – эту старую валлийскую поговорку она выбрала своим девизом. Жизнь в доме текла размеренно, никакие временные трудности не могли, казалось, ее поколебать. Однако сейчас Саймон Плант должен был признаться, что его отношение к русской совсем не похоже на то, что он испытывал к своим прежним возлюбленным. Они все были намного старше, а Берта – совсем юная девушка, которую судьба, обстоятельства и собственные амбиции забросили в другую страну. Саймон Плант, не особо любящий путешествовать, как и большинство его соотечественников, с содроганием представлял, как она сама, в одиночку, летит в незнакомую страну, сама ищет себе квартиру, сдает экзамены. При мысли о всех возможных неприятностях и о том одиночестве, которое ее подстерегает, у него на душе становилось тревожно и ему хотелось окружить ее заботой. Его не могла не волновать разница в возрасте, но, с другой стороны, перед его глазами был пример друга, оставившего семью ради юной пловчихи из Румынии. «Вот уж воистину, мир становится без границ!» – ухмыльнулась по этому поводу все та же Эмма Хопкинс.