Женские церемонии - читать онлайн книгу. Автор: Ален Роб-Грийе, Катрин Роб-Грийе cтр.№ 36

Перед ракой — большой стол, на котором горит множество свечей. Некоторые уже догорают; их умирающее пламя рассеивается легкими завитками голубоватого дыма. Другие, прямые и ровные, скорее всего, были зажжены недавно, при последних словах молитвы, перед тем как верующие в последний раз осенили себя крестом и преклонили колени.

В часовне стоит тяжелый запах ладана, лилий и горячего воска. Для того чтобы сильнее ощутить аромат цветов, я поднимаюсь на две ступеньки к алтарю. В этот момент я слышу слабый звук отворившейся боковой дверцы, той самой, через которую я недавно вошла — она единственная открыта в этот поздний час. Я прислушиваюсь. Размеренные шаги, отдающиеся под высокими темными сводами, приближаются — кто-то идет ко мне по центральному проходу. Я прислоняюсь спиной к алтарю, опершись локтями на белый узорчатый покров. Я жду.

Когда он наконец выходит из тени, я поражена его легкой уверенной поступью и его молодостью. Теми же размеренными шагами он направляется ко мне и без колебаний поднимается по ступенькам, которые отделяют часовню от галереи, окружающей церковные хоры. Ткань его рубашки так тонка, что я замечаю просвечивающие сквозь нее острия сосков. Под расстегнутым воротником виднеется золотая цепочка, которая подчеркивает изящную линию основания шеи.

Лишь когда он подходит ко мне на расстояние вытянутой руки, наши взгляды встречаются, и мы несколько мгновений смотрим друг на друга. Затем он опускает глаза и, не говоря ни слова, встает на колени. Медленно склонившись к полу, касается губами ремешков моих босоножек. Его руки обхватывают мои лодыжки. Теперь мы оба стоим неподвижно. Я смотрю вниз, на его затылок и основание плеча, виднеющиеся в распахнутом вороте рубашки. Я чувствую лишь нежность его рук, слегка дрожащих, и проникающий сквозь ткань чулок жар его участившегося дыхания.

Мой поклонник не шевелится. Он готов для жертвоприношения.

Все произошло, как и было задумано. Мне нравится такая точность исполнения.

Протягивая мне исписанный от руки листок, который она только что прочитала, Мари воскликнула:

— Это часть какого-то грандиозного действа!

— Ты знаешь, сейчас я описываю по памяти некоторые наши вечеринки. Мне хотелось, чтобы этот текст выглядел как предисловие к той церемонии, которая предшествовала клеймению Себастьяна. Помнишь, ты не смогла в ней участвовать, потому что…

— Но этот текст — вымысел?

— На тот момент, что я его писала, он действительно был вымыслом, мечтой. Но впоследствии эта сцена произошла на самом деле — так, как я ее и представляла — в Руанском соборе, в начале лета, поздно вечером… Странно — мои шаги так сильно отдавались в этом огромном гулком нефе!.. Но жертвоприношения в конце не было. Оно состоялось позже — в тот вечер, когда ты, к счастью, не смогла прийти, и который мы с F. назвали «вечеринкой жертвоприношения».

— Почему «к счастью»? Что тогда произошло?

— Хочешь выпить сок манго или гуайявы? Или что-нибудь покрепче, смешанное с лимонным соком?

— Нет, спасибо… Лучше расскажи…

— Одно другому не мешает… В некотором смысле, даже наоборот… Ты знаешь участников этой вечеринки, кроме Камилла и Гаэтаны. Гаэтану я встретила незадолго до того у общих знакомых (их имена тебе ни о чем не скажут). Ей, должно быть, лет двадцать шесть — двадцать семь. Она высокая, у нее бледное лицо, светло-серые глаза, коротко подстриженные волосы, мальчишеские манеры в сочетании с женской фигурой. Думаю, ты сочла бы ее красивой…

Гаэтана… Ваше имя, ваши глаза вызывают у меня воспоминания о зимнем море. Вы почти сразу же заговорили со мной об Остенде. Помните? Но в связи с чем?..

Встреча проходила по всем правилам хорошего тона — с гашишем, спиртным и рок-музыкой. Я не знала ничего о Гаэтане, но она, судя по всему, знала многое обо мне. Мы нашли пустую комнату, где можно было поболтать наедине, подальше от шумного сборища. Ее желание присутствовать на одной из моих «церемоний» само по себе не было бы достаточным основанием для того, чтобы я на это согласилась (в любопытствующих не было недостатка!), если бы я не убедилась в ее неподдельном энтузиазме, который то и дело прорывался в восхищенных восклицаниях: «Великолепно!», «Потрясающе!». Нисколько не обманываясь по поводу удовольствия, которое мне доставляло разыгрывать опытную женщину перед удивленным новичком, я тем не менее сочла ее подходящей кандидатурой. Ее низкий бархатный голос звучал очень соблазнительно.

Поскольку Гаэтана заявила, что в этот день она полностью свободна, я попросила ее приехать к F. ближе к вечеру, чтобы у нас было время не торопясь подготовиться к тому, что должно было начаться с наступлением ночи. Днем раньше непредвиденный телефонный звонок от юного приверженца моих церемоний, просившего меня о свидании, натолкнул меня на следующую мысль: почему бы не добавить удовольствия в эти приготовления, попросив помочь нам кого-то из наших молодых людей — например, этого самого Камилла В., который на другом конце провода ждал в тревоге и смущении, когда я назначу ему свидание. Камилл (его действительно так звали) — разве это имя не вызывает в памяти образ горничной из прустовского романа, в маленьком накрахмаленном фартучке и платье со сборчатым воротником? В самом деле, это имя было предопределено судьбой — конечно же, его обладатель должен был послужить нам камеристкой: раздеть нас, приготовить нам ванну, потом нарядить для вечеринки. Когда я говорю «нас», это просто фигура речи: я никогда не знаю заранее, приму ли я сама участие в действе или предпочту остаться «посторонней», лишь наблюдая за ним и иногда — направляя.

Когда Камилл вошел в просторную, чопорно обставленную гостиную, его попросили раздеться («Полностью?» — «Да, полностью») и, подняв руки, медленно повернуться вокруг себя, чтобы продемонстрировать свое тело. Его полудетское очарование вызвало желание понянчиться с ним, как с куклой. Но его позвали сюда не за этим. Мы отвели его в комнату F., несомненно, самую уютную во всей квартире. Каково ему было оказаться голым перед тремя женщинами, по-прежнему одетыми в строгие будничные костюмы? Член у него немедленно встал. Эта очевидная мужественность, с которой он толком не знал, что делать — скрывать ее или нет? — очевидно, приводила его в смущение и придавала ему тот глупый вид, который побуждает женщин к насмешкам. На этой импровизированной вешалке ему пришлось переносить в соседнюю комнату вещи, которые он снимал с F. и Гаэтаны, одну за другой — с немного неуклюжей, но старательной манерой начинающей горничной. Наполнив ванну, он грациозно подал им руку, чтобы они смогли без лишних усилий переступить бортик и погрузиться в воду, покрытую слоем ароматной пены, которая скрывала очертания тел, волосы на лобках, мягкие ласки и скользящие проникновения. Женщины, закрыв глаза, медленно целовались. Камилл, для большего удобства встав на колени, неустанно омывал им плечи, шею, верхнюю часть спины, словно не осмеливаясь спускаться ниже. Их руки были скрыты под непрозрачной водой; иногда резкие всплески разбивали ее поверхность, и мыльные хлопья разлетались мелкими брызгами. У пены был лимонный запах. Внезапно Гаэтана поднялась, блестящая от водяных струй, и, повернувшись к Камиллу спиной, велела ему полизать ее между ягодиц, а потом слизать последние хлопья пены с волос на лобке. Когда он это сделал, пена собралась вокруг его рта, образовав забавные белые усы.