Между молотом и наковальней - читать онлайн книгу. Автор: Николай Лузан cтр.№ 104

Они никак не могли поверить в то, что он, который последние два года, сжав зубы, тянул на себе весь воз государственных дел, оказался в числе проигравших. Он, который не сел на задние лапки перед этим бешеным псом Саакашвили, уступил им — этой «жалкой кучке обиженных и недовольных». Как вообще они, называющие себя абхазами, посмели отвергнуть его, получившего благословение самих Владислава Ардзинбы и Владимира Путина? Как они осмелились?! Как?! Кто они после этого?!

И эти вопросы поднимали в их душах глухую ненависть к ним — «изменившим и предавшим» Владислава и отказавшим в доверии его ученику Раулю. Ослепленные обидой, они не хотели замечать очевидного: страна давно уже проснулась и за последний месяц стала совершенно другой. Но им казалось, что с уходом Владислава Ардзинбы все рухнет и не сегодня, так завтра полчища грузин хлынут в Абхазию.

Эту неминуемую катастрофу мог предотвратить только он один — их неподкупный и несгибаемый Рауль.

Вначале тихо, а затем все громче из разных углов зала зазвучали ободряющие возгласы:

— Рауль, мы с тобой!

— Мы не отступим!

— Мы не отдадим грузинам Абхазию!..

Он еще несколько секунд держал паузу, заряжаясь их энергией, а потом заученным движением простер руку к залу и вспыхнувшим взглядом прошелся по лицам. Аудитория замерла, где-то в задних рядах и в левой ложе прозвучали истеричные женские всхлипы. Она жаждала услышать от него заверений в неизбежной победе и не обманулась в своих надеждах и ожиданиях.

Рауль поднял голову, и в его голосе зазвучал металл. Он уличал главного противника в черных технологиях, бил в самое «уязвимое» место — «фальсификацию и подтасовку» итогов выборов в Гальском районе и обвинял во всех остальных смертных грехах. В ответ и без того наэлектризованная публика взрывалась овациями. Затем к трибуне выстроилась очередь из обличителей, которая не оставила камня на камне от победы Сергея Багапша.

Апофеозом действа стало неожиданное появление в президиуме аутсайдера президентской гонки Якуба Лакобы и начальника его избирательного штаба Гиви Габнии. «Абхазский Жириновский» в своем выступлении пролил бальзам на души проигравших. Он страстно говорил о том, что душой и сердцем с ними — «истинными защитниками Абхазии», гневно обличал бывших «партократов», но для трезвых умов сухие цифры — всего несколько сотен проголосовавших за него — служили слабым утешением.

Гневные и страстные выступления ораторов находили отклик в изболевшихся сердцах Ибрагима, Кавказа и Отара, но то, что перед этим им пришлось наблюдать на улицах, не подкрепляло той уверенности, что звучала в речах лидеров. Покидали они митинг-собрание с тяжелым осадком в душе. Несмотря на упорное молчание ЦИК, пятьдесят с лишним процентов, полученных Сергеем Багапшем, о которых знала вся Абхазия, говорили сами за себя. Красноречивое подтверждение его абсолютной победы встречалось на всем пути от филармонии и до ворот госдачи. Из переполненных пацх доносились веселая музыка и радостные голоса захмелевших победителей. Лобовые стекла встречных машин через одну пестрели портретами Сергея Багапша и Станислава Лакобы.

От этого всего Ибрагиму, Кавказу и Отару стало не по себе. Им стоило немалых сил, чтобы сдержать скопившуюся злость на них, посмевших предать его — Владислава Ардзинбу! Его, отдавшего всего себя без остатка им и Абхазии! Его, положившего на них полжизни и свое здоровье. И вот теперь, когда пришло время возвращать долги, они отплатили ему черной неблагодарностью. Ему, который за все эти годы ничего не просил для себя, они посмели отказать, всего в одной-единственной просьбе — поддержать его выбор и доверить будущую судьбу Абхазии верному ученику!

В эти, пожалуй, самые горькие минуты своей жизни Кавказ и Ибрагим с особой остротой переживали за него — Владислава Ардзинбу, ставшего для них за время войны и нелегкого мира всем: и терпеливым отцом, и строгим учителем. Сегодня во вдруг ставшей пустой и холодной квартире президента они почувствовали в себе такое леденящее одиночество и бездонную пустоту, что от горечи и жалости едва не зарыдали. Они не находили себе места под его наполненным жгучей болью взглядом и чувствовали себя безмерно виноватыми за все произошедшее. В тот ранний утренний час, когда президент узнал от заикающегося от волнения председателя ЦИК шокирующие цифры, он постарел на глазах. Его, не раз смотревшего смерти в глаза и не дрогнувшего перед сильными мира сего, убила эта безгласная цифра — 51 %.

И сейчас, поднимаясь к госдаче дорогой, по которой сотни раз приходилось проезжать вместе с Владиславом Ардзинбой, Кавказ, Ибрагим и Отар мысленно снова и снова возвращались к последней встрече с ним, и горькие воспоминания о ней болезненными гримасами отражались на их мрачных лицах. Отар чувствовал себя не лучше и угрюмо молчал, не желая травить душу пустым и уже ничего не решающим разговором. Остановившись у центрального подъезда госдачи, они не стали заходить внутрь. Она смотрела на них потухшими глазницами-окнами, и Ибрагим, развернувшись на смотровой площадке, свернул к гостинице. Ее четырехэтажный корпус, словно рождественская елка, светился яркими огнями, в холле царила нервозная суета, журналисты и телевизионщики «бомбили» звонками редакции и спешили переслать горячие репортажи.

Ибрагим в сердцах ударил по газам. «Мерседес», расшвыряв по сторонам каменную крошку, взлетел на подъем и, пронзительно повизгивая тормозами на крутых поворотах, покатился вниз. За воротами госдачи они снова окунулись в атмосферу праздника, царившую на центральных улицах. На перекрестке перед Красным мостом, у «Кафе Тимура», расположенного у въезда в российский санаторий ракетных войск, Отар попросил притормозить, надеясь встретить здесь добряка Масика и вместе с ним отвести душу.

На «пятачке» — самом бойком месте, куда с наступлением темноты истомленные жаждой ракетчики стремились ускользнуть от ревнивых жен, чтобы «подзаправиться» одним-другим стаканом вина, — было на удивление тихо и безлюдно. Разгадка нашлась быстро — на двери кафе болтался замок, и Отар, потоптавшись между летних столиков, направился к проходной санатория, надеясь отыскать Масика в «Стекляшке». Беззаботная атмосфера, царившая в санатории, смягчила ожесточение в его душе. Мягкий свет ночных фонарей, придававший загадочность и таинственность встречавшимся на пути женщинам, их кокетливый и манящий смех, вальяжно фланирующие по набережной пары на время заставили Отара отвлечься от мрачных мыслей. Он оживился, прибавил шаг и легко взлетел по ступенькам на площадку перед входом в «Стекляшку».

За ее цветными стеклянными витражами угадывался хорошо знакомый силуэт великана Масика, нависшего горой над Мариной и Ириной, воздушными тенями скользившими вокруг него в медленном танце. С открытой террасы доносились веселые голоса Дениса Читанавы и Адгура Бжании. Ревнивое чувство кольнуло Отара. Он будто натолкнулся на невидимую стену, когда сквозь веселый гам прорвался и сразу стал ненавистен жизнерадостный голос Феликса Цикутании.

— Я вам еще когда говорил, что Василич станет президентом — торжествуя, воскликнул он.

— А что сейчас делает Хаджимба? — допытывался чей-то голос.