Генерал Абакумов. Палач или жертва? - читать онлайн книгу. Автор: Олег Смыслов cтр.№ 32

Двое ушли, привели Темкина (Арон Темкин, начальник управления снабжения Наркомпищепрома…). Темкин: «Я был свидетелем, когда нарком пищевой промышленности давал Емельянову поручение убить Микояна». Темкина тут же увели.

«Вы подтверждаете сказанное Темкиным?» — «Мне все понятно».

«Показания Темкина — обеспеченный смертный приговор, и от вас зависит теперь ваша судьба». Сфабрикованный протокол допроса я не подписал. Снова били и поставили в стойку. Наступили каблуком на пальцы, сорвали ногти. В октябре подписал не читая»».

К слову, Аркадий Емельянов вынужден был подписать 82 страницы «собственноручных» показаний, то есть продиктованных следователем. За что получил «только» 15 лет лагерей Виктор Семенович Абакумов просто не мог не быть палачом, переступив порог Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР в 1937 году. Он проработал там самое страшное для советских людей и для советской страны время: 1937 и 1938 годы.

Неужели его это могло миновать или обойти стороной? Ведь если он чего-то не умел, то его учили, и ему приходилось учиться. А как же иначе?

Писатель Юрий Дружников однажды записал воспоминания чекиста Спиридона Карташева: «У меня была ненависть, но убивать я сперва не умел, учился. В Гражданскую войну я служил в ЧОНе. Мы ловили в лесах дезертиров из Красной армии и расстреливали на месте. Раз поймали двух белых офицеров, и после расстрела мне велели топтать их на лошади, чтобы проверить, мертвы ли они. Один был живой, и я его прикончил…

Мною лично застрелено 37 человек, большое число отправил в лагеря. Я умею убивать людей так, что выстрела не слышно… Секрет такой: я заставляю открыть рот и стреляю вплотную. Меня только теплой кровью обдает, как одеколоном, а звука не слышно. Если бы не припадки, я бы так рано на пенсию не ушел».

30 июля 1937 года Николай Ежов подписал приказ № 00 447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Согласно этому приказу, попадание в первую категорию репрессируемых означало расстрел, а во вторую — в ГУЛАГ. Третьей категории, увы, не было.

Начало же событий, названных десятилетиями позже «Большим террором», датировано 3 июля 1937-го, когда секретарь ЦК ВКП(б) Сталин передал народному комиссару внутренних дел СССР Н. И. Ежову и региональным руководящим органам партии принятое днем раньше решение Политбюро о начале кампании репрессии… А после 4 июля абсолютно все подразделения Главного управления госбезопасности НКВД СССР немедленно приступили к просмотру своих картотек и архивов в поисках указанных в приказе жертв…

Работы было много, но когда началось выполнение приказа № 00 447, ее стало гораздо больше. Людей катастрофически не хватало…

Например, только в 1937 году по делам органов НКВД было арестовано 936 750 (за контрреволюционные преступления, в т. ч. за антисоветскую агитацию, — 234 301, за другие преступления — 157 301). Всего было осуждено 790 665 (в том числе к высшей мере наказания — 353 074).

В 1938 году по делам органов НКВД было арестовано 638 509 (за контрреволюционные преступления — 593 326, в т. ч. за антисоветскую агитацию, — 57 366, за другие преступления — 45 183). Всего было осуждено 554 258 (в том числе к высшей мере наказания— 328 618).

То есть в 1937–1938 годах к ВМН было осуждено 681 692. Для сравнения с 1921 по 1929 год по делам ВЧК-ОГПУ к высшей мере наказания было осуждено всего 23 391. С 1930 по 1936 год по делам ОГПУ-НКВД к высшей мере наказания было осуждено 40 137. А с 1939 по 1-е полугодие 1953 года к высшей мере наказания было осуждено — 54 235. Согласитесь, что цифры очень точно воспроизводят динамику «Большого террора» и те два года (1937-й, 1938-й) в этом плане показательны.

Александр Исаевич Солженицын в своем знаменитом «Архипелаге» по поводу следствия в органах безопасности СССР напишет: «Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет через двадцать — тридцать — сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, опускать человека в ванну с кислотами, голого и привязанного пытать муравьями, клопами, загонять раскаленный на примусе шомпол в анальное отверстие («секретное тавро»), медленно раздавливать сапогом половые части, а в виде самого легкого — пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, — ни одна бы чеховская пьеса не дошла бы до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом».

Далее Александр Исаевич подчеркивает, что не существовало такого перечня пыток и издевательств, который в типографски отпечатанном виде вручался бы следователям. Просто требовалось, чтобы каждый следственный отдел в заданный срок поставлял трибуналу заданное число во всем сознавшихся кроликов. А просто говорилось (устно, но часто), что все меры и средства хороши, раз они направлены к высокой цели; что никто не спросит со следователя за смерть подследственного; что тюремный врач должен как можно меньше вмешиваться в ход следствия. Вероятно, устраивали товарищеский обмен опытом, «учились у передовых»; ну, и объявлялась «материальная заинтересованность» — повышенная оплата за ночные часы, премиальные за сжатие сроков следствия; предупреждалось, что следователи, которые с заданием не справятся…

Понимая, что старшие страхуются, часть рядовых следователей (не те, кто остервенело упиваются) тоже старались начинать с методов более слабых, а в наращивании избегать тех, которые оставляют слишком явные следы: выбитый глаз, оторванное ухо, перебитый позвоночник, да даже и сплошную синь тела.

Вот почему в 1937 году мы не наблюдаем — кроме бессонницы — сплошного единства в разных областных управлениях, у разных следователей одного управления. Есть молва, что отличались жестокостью пыток Ростов-на-Дону и Краснодар. В Краснодаре придумали кое-что оригинальное: вынуждали подписывать пустые листы бумаги, а затем уже сами заполняли ложью. Впрочем, зачем пытки: в 1937-м там не было дезинфекций, тиф, трупы в людской тесноте лежали по 5 дней, кто в камерах сходил с ума — тех в коридоре добивали палками».

Приводит он перечень некоторых простейших приемов, которые сламывали волю и личность арестантов, не оставляя следов на его теле.

1. Ночь. Ночью вырванный изо сна арестант не может быть уравновешен и трезв по-дневному, он податливый.

2. Убеждение в искреннем тоне.

3. Грубая брань.

4. Удар психологическим контрастом.

5. Унижение предварительное.

6. Любой прием, приводящий подследственного в смятение.

7. Запугивание.

8. Ложь.

9. Игра на привязанности к близким.

10. Звуковой способ.

11. Щекотка.

12. Гасит папиросу о кожу подследственного.

13. Световой способ и т. д.

Был и еще один способ заставить говорить — битье, не оставляющее следов:

«Бьют и резиной, бьют и колотушками, и мешками с песком. Очень больно, когда бьют по костям, например следовательским сапогом по голени, где кость почти на поверхности. Комбрига Карпунича-Бравена били 21 день подряд. (Сейчас говорит: «И через 30 лет все кости болят и голова».) Вспоминая свое и по рассказам он насчитывает 52 приема пыток. Или вот еще как: зажимают руки в специальном устройстве — так, чтобы ладони подследственного лежали плашмя на столе, и тогда бьют ребром линейки по суставам — можно взвопить! Выделять ли из битья особо — выбивание зубов? (Карпуничу выбили восемь.)».