След черного волка - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 80

пели веселые бабы, разодетые в красные поневы и рогатые уборы.

Начало жатвы – большой праздник. Перед бабами лежало в обрамлении еще зеленой летней травы золотистое поле, будто огромный пирог, коим щедроводцам питаться весь предстоящий год. Подмигивало синими глазами велес‑травы, будто приглашало подойти, поклониться.

Первый захваченный серпом пучок колосьев Озарка обернула цветочным венком и отложила в сторону. И началась работа. Как и на покос, выходили целыми семьями: женщины жали, старшие дети следили за младшими; иной малец спал в тени на краю делянки, а где близко не было тени, там мать делала шалашик из пяти жердей и накрывала куском полотна, чтобы уберечь дитя от солнца. Подоткнув повыше яркие праздничные поневы, бабы то и дело кланялись ниве, поднимали над собой новый пучок колосьев, будто желтое крыло, продвигались вперед, оставляя за собой ровный ряд сжатой ржи. Девочки выбирали из гущи колосьев белые нивяницы и синюю велес‑траву, плели венки.

В полдень воткнули серпы в связанный девками сноп, прилегли отдохнуть: работать в самый жар нельзя, полудянка на шею сядет. Вечером все вместе отправились к Перунову дубу и повесили цветы и колосья на нижнюю ветвь. Женщины и молодежь были особенно веселы: пройдет жатва, а после нее – и свадьбы. По пути назад в Щедроводье пели:

Красовитовы отроки тоже работали не покладая рук. Целыми днями они трудились на старом голядском городище: подрезали склон, чтобы сделать его более крутым и неприступным, поднимали оплывший вал. Жили там же на берегу, в шатрах. Осенью им предстояло вернуться домой, в Смолянск, чтобы потом, к концу зимы, возвратиться и рубить бревна для своих будущих изб, клетей и частокола. Красовит намеревался возвести городец надежный, чтобы триста лет простоял, поэтому не брал летние бревна, которые быстро начнут гнить.

Лютомер с бойниками время проводил в основном на охоте, снабжая дичью и рыбой себя и Красовита. Жили они тоже в шалашах, на опушке. Вечерами те и другие отроки сходились вместе и до полуночи сидели на бревнах вокруг костра, развлекались как умели. Красовит и Лютава продолжали свое состязание – у кого деды удалее. Оба прошли уже колен по десять, но пока еще у обоих находилось что рассказать. «С косынькой русой прощайся, подруга! – поддразнивал Лютаву Красовит. – Моя скоро будет эта косынька!»

– А дед того Станияра, про которого я в прошлый раз рассказывал, жил в стране придунайской, и был он могучий витязь, – начинал Красовит, и отроки умолкали, прислушиваясь. – Звали его Будимир. Сидел он в Божич‑городце, и воевал с ним хан обринский по прозванью Белый Обрин. Стар уже стал Будимир, три года лежал, все хворал: топора поднять не может, лука натянуть не может, в стремя встать ему не по силам. Вот приходит к Божич‑городцу Белый Обрин с войском несметным и говорит: пусть выйдет ко мне супротивник, поединщик, буду с ним насмерть биться. Тут больший хоронится за среднего, средний за меньшего, а меньшего мамка на бой не пускает.

Отроки тихонько засмеялись.

– Так бы меня и не пустила! – с задором бросил кто‑то.

Лютава улыбалась, глядя в лицо Красовиту. Сейчас, когда она к нему попривыкла, он уже не казался ей ни молчаливым, ни угрюмым. Он не был болтлив и говорил только по делу; он не сиял улыбками и не сыпал прибаутками, но сердце у него было доброе. С отроков своих он строго спрашивал и не терпел никакого непорядка, но не требовал непосильного и следил, чтобы все были накормлены, одеты и довольны. Слушая, как он рассказывает о своих дедах и прадедах, Лютава представляла его самого на месте всех этих витязей, воевавших то с лесными вилами, то с голядинами, то с хазарами и обрами… И Красовит выглядел вполне достойным потомком своих предков, что веками брели от самой реки Дунай на северо‑восток и добрались уже до середины земли между Греческим морем и Полуночным. А в этих вечерних сказаниях рассказчики двигались, наоборот, на юго‑запад, к родине предков, и Лютава уже мысленно видела берега Дуная, откуда вышли все славянские роды. Это движение против времени, против солнца, – день за днем, поколение за поколением, все глубже и глубже в прошлое, – было настоящим погружением в Навь. Лютава отмечала в себе желание задать Красовиту вопрос: а понимает ли он, что ежевечерне спускается по мысленну древу в Кощное и всю дружину водит за собою?

Глядя, как отблески огня перебегают по его лицу, Лютава вдруг поймала себя на том, что ей нравится на него смотреть и она будет скучать по нему, когда уедет. А пускаться в путь было уже пора: ведь ее ждала мертвая ведунья Лесава, обещавшая указать путь к облачному колодцу вещих вил…

…Никто не вышел с Белым Обрином сражаться, и обложил он Божич‑городок данью: с каждого двора по черной кунице и по красной девице. Делать нечего, стали божичи дань платить. Со всех дворов собрали красных девиц, молодых молодиц. Осталась одна только сестра Будимирова – Ведислава. И вот сидит она над братом больным, горькими слезами заливается. Он и спрашивает: что это капает, неужели кровля такая худая стала? Отвечает она: не кровля худая, а доля моя горькая – приходится мне идти к Белому Обрину в полонянки…

Честиша тоже сидела возле Лютавы, слушая и уносясь мыслями в дальние дали. После возвращения из леса она изменилась. По‑прежнему была малоразговорчива, но привычка смотреть перед собой и шептать осталась в прошлом.

– Чего ж ты там видела? – спрашивали ее родичи.

– Я Навь видела, только сама того не понимала.

– А почему не говорила?

– Слов таких не было. Захочу сказать – враз онемею.

– А теперь видишь Навь?

– Теперь нет.

Однако родители по‑прежнему сомневались, что ей удастся найти жениха.

– Лесом отмеченные не живут замужем, – толковали бабки. – И году не пройдет – помирают.

– Честиша будет замужем жить, – заверила их Лютава. – Долго жить и счастливо. У нее защитница в Нави есть сильная. Только здесь ей жениха нет. Я ее с собой заберу и сама судьбу ее найду.

– Что ж, – баба Твердома развела руками, – ты ее из леса вывела, в люди воротила, теперь твоя она. Верю, не обидишь – мы же родня… А время ей давно пришло…

– Пришло наше время… – согласилась Лютава. Надеясь, что это и ее самой касается.