Емельян Пугачев. Книга 1 - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Шишков cтр.№ 116

Архип выставил в окно бороду, поклонился, сказал:

— Здорово-ти живешь, Иван Петрович! Здорово, отец наш.

— Здравствуй, Архип Иваныч, — ответил барин. Он невысок ростом, сухощав, на бритом умном лице большие темные глаза, из-под шляпы седые кудри, одет в английский пестрый казакин, в руке трость с золотым набалдашником, у ног скачет собачонка Крошка, с котенка ростом. — Это какие люди к тебе прибыли? Ай, сколь расчудесно седельце! А вот это ведь казацкое седельце-то. И лошадки доброездные… Да уж, полно, не казаки ли у тя? Покажь, покажь их мне…

Пугачев с Семибратовым вышли на улицу и поклонились. Помещик Ракитин выведал у них: кто, куда, зачем, и сказал:

— Собирайтесь ко мне… Архип Иваныч! Не прогневайся… Это мои гости, мои гости. Я люблю гостей… А то — скука. Как раз к обеду утрафим.

Я еще не ел с утра. Ем мало. Мне семьдесят лет, а в перегоняшки еще могу.

Берите лошадей, собирайтесь. Про войну порасскажете, мы с женой любим про войну, у меня под Цорндорфом два сына убиты, больше никого нет. Брат ушел.

Я зело люблю гостей… — он говорил резко, быстро, каким-то раздраженно-капризным голосом.

Казаки повиновались. Барин приказал конюху поставить казацких лошадей в конюшню, задать овса, выскрести, выходить их.

И вот казаки — на барской кухне, сидят, трубки курят, посматривают, как повар с кухаркой пироги из плиты тягают, тоненькой лучинкой тычут в них, упеклись ли. У казаков слюни пошли, все бы съели, всю бы кухню, уж очень вкусный дух от плиты валит. Приходят старые бабки да старики с горшками, с плошками, поваренок отливает им в горшки щей, мяса накладывает. Благодарят, крестятся, уходят.

— Кому же это? — спросил Пугачев.

— Крестникам Иван Петровича да кумовьям, да мало ли у него. У него, почитай, полсела их. Надоели, вот тебе Христос. Барыня сердится, гони, говорит, их, а барин велит милостыню творить. Вот и бьешься, — брюзжал толстобрюхий повар с перебитым посередке носом. — О многих господах я слыхивал, а такого теленка, как Иван Петрович наш, еще свет не родил, вот тебе Христос. Все чегой-то пишет да пишет, да гостей водит к себе с большой дороги… Этта двух слепых приволок к себе, двух побирушек-пьяниц, в чистую половину завел, велел божественное петь. Ну, барыня забоялась, как бы крохоборы вшей не натрясли, вытурила их. Барин осерчал, три дня не разговаривал с барыней, дулся, а драться чтобы промеж себя, этого у наших господ не заведено…

— А мужики-то у вас, кабудь, неплохо живут, — промолвил Пугачев.

— А чего им, — ответил повар, переворачивая лопаткой цыплят в жаровне. — У нас много мужиков в отхожий промысел идут, в Москву да в Нижний. Добрый заработок имеют, барину ладный оброк платят. Взять Хряпова, мясника, Нил Иваныча, он говядину во дворец поставляет в Питере. Он нашего барина крепостной, Хряпов-то, а вольную барин не дает ему. Наш барин упрямый, не приведи бог. Ему хоть кол на голове теши…

Повар потер брюхо, съел поджаристую корочку от цыпленка, сказал:

— Хряпов-то намедни приезжал сюда, сказывал, быдто царица вольную мужикам собирается объявить, быдто епутаты со всей земли съехались в Москву — помещики да торговые люди. Есть, говорит, малость епутатов и от крестьян вольных, а от крепостных мужиков ни одного. Вот мы и дожидаемся великого решенья… Только, что ни говори, а покудова помещики живы, мужикам воли не видать.

Пришла из горниц женщина лет тридцати, некрасивая, курносая, лицо в оспинах, брови вылезли, одета неопрятно. С казаками — ни здравствуй, ни прощай, нюхнула воздух, поморщилась, буркнула что-то повару, вильнула хвостом, ушла.

— Кто такая? — спросили казаки.

— Да в горницах услужает, дворовая девка Марьюшка, сызмальства при господах живет.

Невтерпеж стало казакам, есть захотелось вот как. Пугачев ласковым голосом сказал повару:

— Эх, добрый человек, хоть бы варева-то плеснул нам малую толику, щец-то…

Но в эту минуту быстро вошел в кухню молодой лакей в сером сюртуке.

— Ну, как, Платоныч, пироги готовы?

— Готовы, — ответил повар.

Тогда лакей, поклонясь казакам, проговорил:

— Господа приказали просить вас откушать с ними.

— Как? — будто ошпаренные, вскочили казаки. — Благодарствуем, мы как-нито здеся… Мысленное ли дело!

— Такова воля Ивана Петровича… Прошу.

— Постой, приятель, — сказал Пугачев. — Ведь мы с дороги. Хошь бы пыль из штанов повытрусить да сапоги деготком трохи-трохи смазать.

Лакей улыбнулся, хлопнул в ладоши, крикнул вбежавшему из горниц мальчишке-казачку:

— Щетку! Вычисти на крыльце гостей, умыться подай. (Пугачев, подмигнув Ваньке, прыснул в горсть). Сапоги сырой тряпкой вытрешь… — И, обратясь к казакам:

— А дегтем смазывать невозможно: первым делом — ароматы по комнатам пойдут, вторым делом — собачке вредно, головка разболеться может у них…

Пугачеву стало совсем весело, он тихонько всхохотнул и головой покрутил.

Вот казаки и в столовой. Они в длиннополых с красными лацканами опрятных чекменях и при саблях. Собачоночка загремела бубенчиками, подскакала к гостям на трех лапках-спичечках и, поджимая четвертую лапку, звонко взлаяла на них, словно канарейка зачивикала. Она показалась широкоплечему Пугачеву совсем махонькой, ну прямо с блоху. Однако собачонка воображала себя страшным зверем — она то и дело оглядывалась на хозяев, пучила бисерные глазки, свирепо оскаливала крохотную пасть: «съем, съем, съем», вгрызалась в сапожища Пугачева, делая вид, что сейчас в клочья разорвет казака и сожрет его вместе с сапогами.

— Не бойтесь, не бойтесь, — отозвалась из-за стола барыня, — песик не кусается.

— А кто ее ведает… — ухмыльнулся Пугачев, ради шутки пятясь от кукольной собачки и прикрывая рот ладонью:

— Возьмет да и тяпнет.

Иван Петрович громко захохотал:

— Усь, усь!.. Крошка! Съешь их, съешь! Ну, присаживайтесь. Марфа Тимофеевна, не обессудь, — заискивающе обратился он к жене, — донские казаки это… С прусской войны… Порасскажут… Любопытно.

Барыня пожала плечами и нахохлилась.

— Дозвольте нам сабли снять, ваше высокоблагородие, — браво вытянулся Пугачев, а глядя на него и Ванька.

— Голубчик! Да я, по чину, коли хочешь, не высокоблагородие, а ваше превосходительство…

— Ой, прошибся я, господин барин…

— И не барин я, а… Иван Петрович.

— Вдругорядь прошибся! — крикнул Пугачев. — Дозвольте, Иван Петрович, нам с Иваном Семибратовым сабли снять.

— Снимите, снимите… Поставьте в угол… Это хорошо, — сказал хозяин, а хозяйка, чопорная дама в кружевном чепце, пристально рассматривала молодцеватых казаков. — Где вы сии тонкости переняли? — спросил хозяин.

— Будучи на Прусской войне, а також-де в городе Кенигсберге и в Берлине, доводилось иметь видимость, как господа офицеры садятся снедать за стол, токмо сняв сабли… — Сознавая, в каком он обществе находится, Пугачев старался выражаться самыми высокими словами.