Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Филатьев cтр.№ 118

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам | Автор книги - Эдуард Филатьев

Cтраница 118
читать онлайн книги бесплатно

А освобождённый чекистами Мартемьян Рютин всё больше задумывался над тем, чтобы собрать вокруг себя истинных марксистов-ленинцев, не согласных с той ошибочной политикой, которую проводило сталинское ЦК.

Вальтер Кривицкий обратил внимание на интересную особенность первых лет советской власти:

«Ленин, основатель Советского государства, предупреждал своих последователей против вынесения смертного приговора членам правящей партии большевиков. Он ссылался на печальный пример Французской революции, которая пожрала своих детей. На протяжении 15 лет Советская власть не нарушала этого ленинского завета. Все большевистские еретики подлежали исключению из партии, тюремному заключению, ссылке, увольнению с работы или лишению средств существования. Однако неписанный закон запрещал вынесение смертного приговора членам партии за политические проступки».

Лили Брик в это время проживала в Ростове-на-Дону, где служил Виталий Примаков. В Москве бывала наездами. «Наследство», которое ей вручило советское правительство, было довольно скудным. Об этом – Аркадий Ваксберг:

«…издание книг Маяковского кем-то невидимым тормозилось, издание книг и даже статей о нём – ещё энергичней.

Совсем скандальный эпизод произошёл с одной из страстных пропагандисток творчества Маяковского, знавшей его при жизни, – критиком и публицистом Любовью Фейгельман. По настоянию «политредактора» (то есть цензора) Клавдии Новгородцевой (вдовы ближайшего ленинского сподвижника Якова Свердлова) Фейгельман была исключена из комсомола и изгнана с работы в одном из журналов «за пропаганду богемного, хулиганского поэта Маяковского». Попытки Лили за неё заступиться окончились ничем: сама она значила тогда очень мало, а Агранов умыл руки и вмешиваться не захотел. Не захотел или не мог? После загадочного и скандального ухода из жизни "друга чекистов "лубянские боссы вряд ли могли хоть с какого-то бока заниматься делами, имевшими к нему отношение».

Новые проблемы

В июне 1931 года писатель Евгений Замятин, которого (после опубликования за границей романа «Мы») в СССР вообще перестали печатать, написал письмо Сталину с просьбой отпустить его за границу. В письме, в частности, говорилось:

«Приговорённый к высшей мере наказания – автор настоящего письма – обращается к Вам с просьбой о замене этой меры другою… Для меня, как писателя, именно смертным приговором является лишение возможности писать, а обстоятельства сложились так, что продолжать свою работу я не могу, потому что никакое творчество немыслимо, если приходится работать в атмосфере систематической, год от году увеличивающейся травли».

И вождь (по ходатайству Горького) разрешил Замятину уехать. Обрадованный писатель стал готовиться к отъезду из страны.

Москва в это время приступила к окончательному сносу храма Христа Спасителя – на его месте предполагалось построить Дворец Советов. Поэт Демьян Бедный (в журнале «Эпоха») тут же откликнулся на снос храма стихами:

«Под ломами рабочих превращается в сор
Безобразнейший храм, нестерпимый позор».

23 июня газеты опубликовали речь Сталина на совещании хозяйственников. Вождь сказал:

«Года два назад дело обстояло таким образом, что наиболее квалифицированная часть старой технической интеллигенции была заражена болезнью вредительства. Одни вредили, другие покрывали вредителей…

Это не значит, что у нас нет больше вредителей. Нет, не значит. Вредители есть и будут, пока есть у нас классы, пока имеется капиталистическое окружение».

В это время в некоторых районах Советского Союза (в Поволжье, Казахстане, Западной Сибири, Башкирии) разразилась засуха. Не такая сильная, как в 1921 году, но урожай снизившая довольно основательно – было собрано всего около 7 миллионов тонн зерна. Однако государственные хлебозаготовки были не сокращены, а повышены. Местные власти под давлением Москвы выгребали из колхозов, совхозов и единоличных хозяйств весь наличный хлеб. Недовольных крестьян немедленно подвергали репрессиям: раскулачивали, отдавали под суд, высылали в Сибирь и в пустынные районы Средней Азии. Занимались этим «искоренением врагов» советской власти всё те же работники ОГПУ.

Впрочем, в руководстве самих чекистов-гепеушников единства тоже не было – начальник Иностранного отдела ОГПУ Станислав Мессинг, руководивший работой внешней разведки, а также являвшийся третьим заместителем главы ОГПУ, постоянно конфликтовал с Генрихом Ягодой, вторым заместителем Вячеслава Менжинского. И Ягода, пользуясь доверием и расположением Сталина, сумел избавиться от становившегося нежелательным коллеги-конкурента – в конце июля 1931 года Мессинга уволили из ОГПУ с почти убийственной формулировкой:

«…за совершенно нетерпимую групповую борьбу против руководства ОГПУ, распространение совершенно несоответствующих действительности разлагающих слухов о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является “дутым делом”, расшатывание железной дисциплины среди работников ОГПУ».

Мессинга перевели на руководящий пост в Наркомат внешней торговли. А во главе ИНО ОГПУ поставили Артура Христиановича Артузова.

В июле 1931 года Президиум ЦИК СССР амнистировал группу лиц, в числе которой был и авиаконструктор Николай Поликарпов.

В августе Илья Сельвинский завершил переделки пьесы «Теория юриста Лютце» и отдал её для постановки в театр имени Евгения Вахтангова под новым названием («Теория вузовки Лютце»),

Конец 1931-го

В сентябре 1931 года Якову Агранову нагрузок прибавилось: оставаясь начальником Секретно-политического отдела ОГПУ, он стал ещё и полпредом этого ведомства в Московской области.

А 12 сентября «Комсомольская правда» опубликовала статью Николая Асеева, в которой речь вновь пошла о поэме Сельвинского «Декларация прав поэта»:

«Брызжа слюной, вызываемой очевидно непереваренной эпиграммой на него Маяковского, Сельвинский… договаривается до откровенной контрреволюционной гадости».

6 октября Главрепертком рассматривал пьесу Ильи Сельвинского «Теория вузовки Лютце», которую театр имени Вахтангова уже готов был ставить:

«Постановили: Пьесу “Теория вузовки Лютце” к постановке запретить по следующим мотивам:

Пьеса… рабочему зрителю непонятна, насыщена рядом нездоровых моментов, звучащих политически вредно…

Несмотря на наличие отдельных художественно интересных мест, в целом “Теория вузовки Лютце” произведение чуждое, появлению которого на сцене советского театра вызвало бы единодушный отпор всей пролетарской общественности».

Как мог отреагировать на этот запрет Сельвинский? Пожалуй, лишь процитировать слова Яичко, одного из героев своей пьесы:

«Яичко.
– Да вы, хе-хе, не без юмора.
А вдруг я чепушищу надумаю,
Странный вы человек?
Что? За что ударите?
То-то же. Я не юнец.
Покуда не выклянчу мнения партии,
У меня мнения нет-с».

Но большевистскую партию в это время интересовали не пьесы, а хлебозаготовки. На октябрьском пленуме ЦК ВКП(б) Сталин в резкой форме отверг все предложения сократить их. А глава Наркомата снабжения Анастас Иванович Микоян заявил:

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению