Харбин - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Воронков cтр.№ 39

Он напряженно смотрел на гостя – что тот подумает о нем? И вообще не намерен ли он после этого «настучать» на него в ГПУ? Болохов тут же понял все и решил, что ему крупно повезло. Евстафьев, по сути, оказался в мышеловке и из него уже можно спокойно вить веревки.

– А ведь мы с вами, Петр Сергеевич, раньше уже встречались… Там, в Петербурге, – намеренно по старинке назвал он теперешний Ленинград. – Я ведь тоже в свое время учился живописи в академии. – Он заметил, как собеседник начал внимательно изучать его лицо, так, как это делают портретисты перед тем, как взять в руки карандаш. – Не припоминаете?..

– А кто был вашим педагогом? – поинтересовался Евстафьев?

– Василий Васильевич Кандинский…

– Вот как! – невольно вырвалось у Петра Сергеевича. – Так вы, батенька, выходит, абстракционист? – поставив на стол блюдце, повеселел он. – Постойте, постойте! Я помню вас… Да, да, помню. Вы еще в канун февральского переворота листовки по всей академии разбрасывали.

– Правильно! – поразился Болохов памяти собеседника. – Вы тогда подошли ко мне и спросили: а зачем вам революция?

– И вы ответили: для счастья народного! Верно?.. – Евстафьев всем своим видом показывал, что он рад этой встрече. – Вот ведь как… Вот ведь как… Столько лет прошло – и на тебе… – Он покачал головой, а у самого улыбка не сходила с губ. – Так что же, выходит, вы больше не занимаетесь живописью? – спросил он.

Болохов усмехнулся.

– Но ведь вы сами только что дали понять, что наша живопись сегодня никому не нужна, – произнес он, пытаясь показать Евстафьеву, что и он не слишком-то доволен нынешней жизнью.

– Да, да, верно… – закивал головой Петр Сергеевич и вдруг, будто бы испугавшись чего-то, произносит: – Ну ничего, придет время – и мы кому-то понадобимся. Я просто уверен в этом.

Болохов покачал головой.

– Да что вы такое говорите, Петр Сергеевич! Бродские – вот кто сейчас в почете. Но вы же не захотите пойти по их стопам?

– Конечно нет! – невольно вырвалось у Евстафьева. – Но бродские – это временное явление. Все равно настоящее искусство возьмет свое. Да-да, так оно и будет… – Тут он не выдержал и снова бросился головой в полымя: – Приспособленцы есть и будут всегда. Это такие ловкачи, которые, не имея таланта, пытаются иными способами добыть себе славу. Они готовы служить любой власти – лишь бы их заметили и приветили. Ну а власть, как правило, не нуждается в истинных талантах, ей нужны те, кто будет исправно выполнять ее заказы, проводя ее идеологию в массы. Сегодня та же ситуация. Ловкачи быстро поняли, где находится кормушка, – и бросились к ней. Но настоящее искусство прирастает не ловкачами, а бессребрениками… Такими, как мой славный ученик Ваня Смотров, как тот же Леша Мальчиков в конце концов, как те пятеро наших товарищей, что удрали за кордон…

Сказав это, Евстафьев натурально испугался. Так всегда: вначале он выпалит то, что не надо, а потом переживает за свои слова.

– Вы говорите о художниках, которые не вернулись из Харбина? – спокойно отреагировал на слова собеседника Болохов. – Я что-то слышал об этом, но информация в наших газетах была настолько скупой, что я так ничего и не понял.

– Зато, говорят, весь мир об этом до сих пор трубит, – усмехнулся Евстафьев.

– А откуда вам это известно? – сделал удивленное лицо Александр.

Петр Сергеевич как-то задиристо дернул бровью.

– А вы что, думаете, у нас связи с внешним миром нет?.. Есть, дорогой мой, есть она, эта связь. Вот люди приходят оттуда, – он указывает взглядом в сторону границы, – и все нам рассказывают.

– Вот как? – снова удивился Болохов. – Ну так коль есть шанс удрать – что же вы сидите здесь? Или ждете, что за вами на карете приедут? – провоцировал он собеседника. – Нет, уважаемый, давно известно, что под лежачий камень вода не течет. И вообще…

Он не договорил, потому что увидел в глазах Евстафьева слезы отчаяния.

– Не надо… Прошу вас… – Произнес Петр Сергеевич. И вдруг: – Ну не могу я покинуть Россию, понимаете? Не могу… Хоть убейте… Да, здесь не скоро что-то изменится, а что там? Это же другая земля… Другой воздух… Другая в конце концов жизнь! Непонятная мне, нелюбимая… Тогда зачем мне все это? Чтобы страдать? Но я и здесь достаточно настрадался. Но здесь хотя бы наша, русская земля… Нет, дорогой мой, никуда я отсюда не уеду. Так здесь и умру.

Болохов вздохнул.

– Да, вы, наверное, правы… От себя ведь не убежишь. Хотя… – Он сделал небольшую паузу – будто бы собирался сказать что-то важное. – Я бы на вашем месте все равно попытал счастье на той стороне…

– Но ведь оттуда нет возврата! – в отчаянии воскликнул Петр Сергеевич. – Нет, понимаете?.. Конечно, было бы хорошо, если бы я мог в любой момент вернуться. А коль этого шанса нет… – От волнения ноздри его начали подергиваться, а глаза перебегать от одного предмета на другой. Чтобы успокоиться, он сделал глубокий вдох, а потом с шумом освободил свои легкие от воздуха. – Вы сами-то вот не бежите из России, – неожиданно заявил он. – Впрочем, вы же революционер, и вы попали в свою стихию…

Болохов покачал головой.

– Да какой я, к черту, революционер! – произнес он. – Теми листовками, о которых вы упоминали, вся моя революционная деятельность и закончилась.

– Правда? – удивился Евстафьев. – А я думал, революция – это ваша страсть.

– Вы ошиблись…

– Так что же вы тогда делали все эти годы? – поинтересовался Петр Сергеевич, подливая чай в болоховскую кружку.

– Я что делал? – переспрашивает Александр. – Как и многие – выживал…

– Это как? – поднимая двумя руками блюдечко и отхлебывая из него чай, хитро смотрел на гостя Евстафьев. – Насколько я знаю, для этого было лишь два пути – или за красных, или за белых… Третьего было не дано.

Это его заявление ничуть не смутило Болохова.

– Каюсь, но я нашел для себя этот третий путь… Впрочем, если бы не матушкина болезнь, все бы, наверно, пошло по-другому… А так перед самым Октябрьским переворотом я увез ее на лечение в Финляндию, где мы и прожили с ней несколько лет. Когда закончилась война, мы вернулись в Питер, – складно врал Александр.

– Значит, вы даже пороху не нюхали? – немало удивился Евстафьев.

– Я – да, а вы?..

Тот вдруг поморщился.

– Знаете, милейший, давайте-ка не будем о прошлом… Что было, то было, а что есть, то есть, – сказал он, видимо, не желая посвящать Болохова в святая святых своей биографии. – Прошлое ушло в историю, и нам надо жить настоящим.

– Это правильно, – согласился с ним Александр, решив, что у того есть какая-то своя тайна, которую он не хочет раскрывать. Нет, воевать за белых, как и за красных, он не мог, потому как, сам говорил, что ненавидит насилие, – видимо, отсиделся в какой-нибудь глуши, пережидая события, в чем и стыдится признаться. – Хотя лично у меня это настоящее довольно-таки неопределенное…