Через годы и расстояния. История одной семьи - читать онлайн книгу. Автор: Олег Трояновский cтр.№ 35

Бевин воспользовался случаем, чтобы затронуть также некоторые ближневосточные проблемы. Он, в частности, говорил о стремлении английского правительства заключить оборонительное соглашение с Египтом. Сталин на это реагировал положительно, сказал, что, если бы англичане не находились в Египте во время войны, египетское правительство вполне могло бы перейти на сторону немцев. И подчеркнул, что Советский Союз не имеет намерений мешать политике Великобритании в Египте.

Много лет спустя Хрущев вспоминал, что Сталин не раз предостерегал членов политбюро от вмешательства в дела Ближнего Востока, что может побудить англичан принять контрмеры, включая даже применение силы. Почти десять лет спустя решение Хрущева пренебречь этим сталинским предостережением имело серьезные международные последствия, а именно – нападение Англии, Франции и Израиля на Египет.

К концу беседы произошел любопытный эпизод. Бевин обратился к Сталину с просьбой разрешить русским женщинам, вышедшим замуж за английских подданных во время войны, выехать из Советского Союза к своим мужьям в Англию. Сталин ответил не моргнув глазом, что он якобы очень старался убедить Президиум Верховного Совета отменить запрет на выезд этих женщин из страны, но его так резко осекли, что он вряд ли решится снова поднимать этот вопрос.

Было видно, что Бевин был настолько ошарашен таким удивительным ответом, что не знал, то ли воспринимать его как шутку, то ли всерьез. На всякий случай он вообще оставил ответ Сталина без комментариев. Я до сих пор не понимаю, почему Сталин отказывался отпустить этих женщин, а их всего-то было семнадцать, хотя он, вероятно, должен был понимать, что такая позиция Советского Союза будет воспринята англичанами болезненно, более болезненно, чем другие более крупные решения.

Во время беседы Сталин несколько раз употреблял выражение «мы, русские». При переводе на английский я не задумываясь, как бы автоматически говорил «мы, советские». Видимо, подсознательно я исходил из того, что Сталин, будучи грузином, не должен был называть себя русским. К счастью, никто не заметил эту переводческую оплошность. Уже после беседы я сообразил, что Сталин называл себя русским умышленно, и мне могло бы попасть за такую самодеятельность. Впредь я исходил из того, что, коль скоро Сталин хотел называть себя русским – пусть он будет русским и по-английски.

В общем и целом беседа протекала в спокойном и вежливом тоне, хотя было известно, что Сталин давно невзлюбил Бевина. Еще в декабре 1945 года он жаловался британскому послу на грубоватость его министра. Бевин действительно сохранил замашки профсоюзного босса, прошедшего школу тред-юнионистских схваток. Конечно, это был большой контраст по сравнению с аристократизмом и элегантностью прежнего министра иностранных дел Энтони Идена. Порой Бевин допускал явно непарламентские приемы и выражения. Об одном таком случае я уже рассказал. Кроме того, Сталин, видимо, никогда не мог преодолеть свою, мягко выражаясь, нелюбовь к социал-демократам, хотя Бевин не раз напоминал ему, что после Октябрьской революции он находился в первых рядах активистов акции «Руки прочь от Советской России!».

Через пару недель, когда конференция министров еще продолжала свой бесславный путь, с просьбой о встрече со Сталиным обратился государственный секретарь США Джордж Маршалл. Эта встреча состоялась 15 апреля, опять же в 10 часов вечера. Маршалла сопровождал действующий посол в СССР Биделл Смит и будущий – Чарлз Болен, последний выступал в качестве переводчика, хотя с русским языком он был явно не в ладах.

Маршалл выразил сожаление по поводу ухудшения отношений между двумя странами, приписав это советским действиям или, скорее, отсутствию каких-либо действий. Далее он заговорил о разногласиях, возникших на происходящей конференции. Он сказал, что Соединенные Штаты не возражают против единства Германии в области экономики, но полагают опасным образование центрального германского правительства.

Сталин, напротив, заявил, что Советский Союз против расчленения Германии и что следует избежать той ошибки, которую совершил Наполеон, в свое время создавший ряд небольших германских государств, а впоследствии понявший, что предпочтительнее иметь единую Германию.

Кто бы мог представить, что через несколько лет позиции обеих сторон изменятся на 180 градусов: Соединенные Штаты будут выступать за единую Германию, а Советский Союз – категорически возражать против объединения. В своих мемуарах «Мои три года в Москве» Биделл Смит, рассказывая о московской конференции и о встрече со Сталиным, писал: «…Величайшее значение имел вопрос о степени централизации будущего германского правительства. Излишняя концентрация власти особенно опасна в такой стране, как Германия, где отсутствуют устойчивые традиции в области права индивидуальных граждан и общин контролировать власть правительства. Не менее верно и то, что централизованное правительство весьма подвержено проникновению, нападению и захвату со стороны какой-нибудь противозаконной, не брезгующей средствами группы меньшинства».

Среди вопросов, обсуждавшихся в беседе с Маршалом, Сталин уделил особое внимание проблеме репараций. Здесь он проявил большую настойчивость, страна была обессилена войной и разрушена до предела. В Ялте, сказал Сталин, Соединенные Штаты согласились с тем, чтобы Советский Союз получил репарации на сумму в десять миллиардов долларов. Как видно, в Америке от этой позиции теперь отказались, но советский народ был уведомлен об этой сумме, и мы не можем согласиться на меньшее.

В то же время советский лидер добавил, что тупик, который образовался на конференции, не следует воспринимать как трагедию. Разногласия возникали и прежде, но, как правило, в конечном итоге стороны осознавали необходимость компромисса. По мнению Сталина, компромиссы возможны по всем основным вопросам, в том числе и по демилитаризации Германии, ее политической структуре, по репарациям и экономическому единству страны. Необходимо только сохранять терпение и не падать духом.

Казалось, что Сталин говорил искренне, когда на прощание давал этот совет американскому государственному секретарю. Трудно представить себе, чтобы на той стадии Кремль был заинтересован в полном разрыве с Соединенными Штатами. Это означало бы положить конец всем надеждам получить репарации или предотвратить образование сепаратного германского государства и включение его в Западный союз.

Однако согласно американским источникам, Маршалл по-иному воспринял эти слова. Он усмотрел в высказываниях Сталина зловещий замысел: тянуть время до тех пор, пока условия в Европе ухудшатся настолько, что Советский Союз сможет распространить свое господство на весь континент. Удивительно, что у выдающегося военачальника, привыкшего мыслить рационально, могли возникнуть такие нелепые мысли, ведь было очевидно, что при том состоянии экономики СССР, при всем желании, не был способен на военную агрессию.

Примерно через неделю Сталин устроил обед в Екатерининском зале Кремля. Это было обычное место для такого рода мероприятий. Иностранные гости собрались в соседней комнате, где также находились члены политбюро, несколько руководящих работников Министерства иностранных дел и советских маршалов. Сталин и Молотов появились несколькими минутами позднее и обошли присутствующих, пожимая им руки. Вслед за этим гости были приглашены занять свои места за столом. Бевин сидел справа от Сталина, а дальше – Павлов, который к тому времени чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы выполнять роль переводчика. Джордж Маршалл сидел слева от Сталина, а я рядом с ним. Молотов расположился напротив Сталина, рядом с ним был французский министр иностранных дел Жорж Бидо. Вскоре после того, как все расселись по своим местам, Сталин дал сигнал Молотову, и тот принялся произносить тосты.